Мимо проехала какая-то машина, и Крэнвел на мгновение опустил ствол. А затем продолжил:
— Можешь вызвать полицейских, настоять на моем аресте. Меня посадят в тюрьму и все такое прочее, хотя я не уверен, много ли свидетелей обвинения у тебя найдется. Да, ты можешь устроить мне все эти неприятности, но не забывай: мои ребята всегда наготове. Один неверный шаг — и ты сразу об этом пожалеешь.
— Я не сделаю ничего, обещаю! Просто отпустите меня, и все.
— Да твои обещания гроша ломаного не стоят. Ладно, теперь можешь идти, Уэйд. Ступай домой, а утром приходи в свою контору. Возвращайся к работе. Ищи себе новые жертвы, маленьких людей, которых сможешь облапошить и уничтожить. Мы с тобой заключаем перемирие, и продлится оно до смерти Майкла.
— А потом что?
Крэнвел улыбнулся и прицелился в него.
— Давай, Уэйд. Открывай дверь. Вали отсюда и оставь нас в покое!
Стэнли колебался — впрочем, совсем недолго. И вскоре уже торопливо шагал по улице. Свернул за угол, увидел в темноте вывеску магазина «Райт прайс». Ему хотелось побежать сломя голову, но он сдержался. Да и ничьих шагов позади слышно не было. Он обернулся — Крэнвел исчез.
Устремившись к своей машине, Стэнли ломал голову над тем, что скажет жене. Следовало придумать какую-то историю, объясняющую почти двухчасовое опоздание. И история эта, несомненно, будет ложью от начала до конца.
«Тихая гавань»
Дом престарелых «Тихая гавань» находился всего в нескольких милях от окраины Клэнтона — сначала вперед по главной дороге, затем свернуть на север. Располагался он в тенистой долине и не был виден проезжавшим мимо автомобилистам. Жизнь в домах вблизи скоростной автомагистрали всегда чревата опасностями. Знаю это по собственному опыту, потому что как раз работал в «Райских вратах», что недалеко от Виксбурга, когда мистер Альберт Ватсон пошел погулять, оказался на четырехполосной автомагистрали и был насмерть сбит бензовозом. Этот девяносточетырехлетний старик был моим любимчиком. Я присутствовал на его похоронах. Затем последовало судебное разбирательство, но я в нем не участвовал. Старики часто шляются где попало. Некоторые хотят сбежать, но это им никогда не удается. И лично я не виню их за такие попытки.
На первый взгляд приют «Тихая гавань» показался мне типичным для шестидесятых годов прошлого века кирпичным строением с плоской крышей и мало чем отличался от небольшой и чистенькой тюрьмы. В такие заведения отправляли пожилых людей доживать остаток дней в тишине и покое. Прежде подобные дома называли частными лечебницами и приютами, но затем название осовременилось, появились даже целые деревни престарелых, центры по реабилитации и прочие подобные дурацкие названия. «Мама находится в реабилитационном центре» — ну конечно, это звучит куда благозвучнее и куда более цивилизованно, нежели «мы упекли нашу мамашу в приют». Сама мамаша находится все там же; просто название заведения звучит приличнее по мнению всех, кроме этой самой мамаши.
Впрочем, как ни назови, но дома эти производят угнетающее впечатление. Тем не менее они — моя территория, мое призвание, даже миссия, а потому всякий раз, видя очередной дом престарелых, я испытываю радостное возбуждение от осознания перспектив.
Я припарковал свой старенький «фольксваген-жук» на маленькой и совершенно пустой стоянке у ворот, надел очки в черной оправе в стиле пятидесятых, поправил галстук с широким узлом — никаких там пиджаков или курток — и выбрался из машины. У входа, на веранде, крытой листовым железом, сидели с полдюжины моих новых друзей. Они расположились в плетеных креслах-качалках и смотрели в никуда. Я улыбнулся, и кивнул, и сказал «привет», но только двое как-то отреагировали. Вошел внутрь, и в нос ударил знакомый густой гнилостный запах антисептиков, которым всегда буквально пропитаны холлы и стены подобных заведений. Я прошел прямо в приемную и представился цветущей молодой женщине в униформе медсестры. Она сидела за стойкой и перебирала стопку бумаг, слишком поглощенная этим занятием, чтобы заметить меня.
— У меня назначена встреча на десять. С мисс Уилмой Дрел, — робко произнес я.
Она оглядела меня с головы до ног. Судя по всему, увиденное ей не понравилось — улыбки на лице не возникло.
— Ваше имя? — осведомилась она. Ее имя было Труди, если верить пластиковому бейджу, приколотому над объемистой левой грудью. Стало быть, Труди. Что ж, она может стать номером один в моем новом списке самых дерьмовых людей.
— Гилберт Гриффин, — вежливо ответил я. — На десять утра.
— Присядьте, — предложила она, кивком указав на ряд пластиковых стульев в холле.
— Благодарю вас. — Я аккуратно опустился на самый краешек стула, точно стеснительная девочка- подросток, и принялся изучать свои старые белые теннисные туфли и черные носки. Брюки из полиэстера, ремень слишком широкий. В этом прикиде, вернее, оболочке, я мог вполне сойти за представителя самого низшего класса.
Труди меж тем продолжила свое занятие: сидела, перебирала бумаги. Время от времени звонил телефон, она снимала трубку и отвечала достаточно вежливо. Через десять минут после моего прибытия — а я, заметьте, не опоздал ни на секунду — в холл из коридора вошла мисс Уилма Дрел и представилась. И на ней тоже была белая униформа, дополненная белыми чулками и белыми туфлями на толстой подошве, причем она страшно громко топала. Что и неудивительно — Уилма оказалась еще толще Труди.
Я встал, весь такой испуганный, и произнес:
— Гилберт Гриффин.
— Уилма Дрел. — Мы обменялись рукопожатиями, просто потому, что так полагалось. Затем она развернулась и пошла прочь, и чулки на толстых ногах терлись один о другой и издавали шуршащий и противный такой звук, слышный даже с приличного расстояния.
Я покорно затрусил за ней, точно щенок. Уже сворачивая за угол, обернулся на Труди — та одарила меня взглядом, преисполненным крайнего неодобрения, даже презрения. Именно в этот момент ее имя окончательно утвердилось на первом месте в моем списке.
И еще я нимало не сомневался: Уилма займет в нем почетное второе место. А может, со временем выйдет и на первое.
Мы вошли в маленькое офисное здание из бетонных блоков, стены выкрашены в скучный серый цвет, дешевый металлический стол, на нем — снимки в дешевых деревянных рамочках. На снимках, сделанных на скорую руку где-нибудь в универсаме «Уолл-март», ее щекастые детишки и измученный муж. Уилма уселась за стол во вращающееся кресло с таким видом, точно управляла необыкновенно важным и процветающим бизнесом. Я пристроился на шатком стуле, который был на добрых двенадцать дюймов ниже своего вращающегося собрата, и смотрел на нее снизу вверх. Она на меня — сверху вниз.
— Вы подали заявление о приеме на работу. — Уилма взяла со стола мое заявление, отправленное по почте неделю назад.
— Да. — Иначе с чего бы я тут оказался?..
— На должность санитара. Вижу, у вас есть опыт работы в домах престарелых.
— Да, совершенно верно. — В заявлении я перечислил три подобных места, причем работу там я оставил без всяких конфликтов и недоразумений. Была и дюжина других заведений, но о них я предпочитал не упоминать. Проверка должна была пройти гладко, но я сильно сомневался, что она вообще состоится. Как правило, наниматели отделывались формальностью — парой звонков. В дома престарелых не стремились попасть воры, совратители малолетних или даже люди с темным прошлым вроде меня.
— Да, нам нужен санитар для работы в ночную смену, с девяти вечера до семи утра, четыре дня в неделю. Вам поручается наблюдение за холлами, проверка пациентов. Ну, в некоторых случаях уход за ними, неспециализированный, конечно.
— Этим, собственно, я всегда и занимался. — Водил их в туалет и ванную, подтирал полы, если они
