требовательный и в то же время какой-то мелодичный призыв. Тысячи флажков развевались над толпой, тысячи глоток без устали продолжали выкликать одно и то же. Вместе с толпой из стороны в сторону ритмично покачивался и преподобный Эйджи, чуть ли не пританцовывая на маленькой трибуне. Он и его коллеги принялись хлопать в ладоши, задавая присутствовавшим единый темп. В эту минуту на него стоило посмотреть.
— Свободу Карлу Ли!
— Свободу Карлу Ли!
В течение последующих пятнадцати минут ему удалось довести толпу почти до экстаза. Но как только его тренированное ухо уловило первые признаки усталости людей, Эйджи, приблизившись к микрофону, попросил тишины. Разгоряченные, потные люди продолжали скандировать, но уже с меньшим накалом. Вскоре смолкли последние голоса. Эйджи попросил освободить место перед лестницей для прессы, чтобы ничто не мешало журналистам исполнить их профессиональный долг. После этого он обратился к собравшимся, призывая к полной тишине, в которой преподобный Рузвельт обратился к Создателю со столь длительной, красноречивой и проникновенной речью, что на глазах многих слушавших его заблестели слезы.
После того как он в последний раз произнес «Аминь», к микрофону вышла необъятных размеров негритянка в рыжем парике. В воздухе вновь поплыл первый куплет «We Shall Overcome», исполняемый низким, богатым по тембру и удивительным по силе голосом. Святые отцы за ее спиной тут же принялись прихлопывать в ладоши и раскачиваться в такт. Две тысячи голосов слились в один. Над городком поплыли победные звуки торжественного гимна.
После того как пение закончилось, кто-то в который уже раз выкрикнул:
— Свободу Карлу Ли!
И в который уже раз толпа подхватила этот клич. Однако и сейчас Эйджи удалось утихомирить свою паству. Вытащив из кармана шпаргалку, он приступил к проповеди.
Как и ожидалось, Люсьен появился последним и уже изрядно набравшимся. Он и с собой принес бутылку и по очереди обратился к Джейку, Эткавэйджу и Гарри Рексу с предложением выпить и от каждого получил отказ.
— Уже без четверти девять, Люсьен, — сказал ему Джейк. — Мы ждем тебя почти час.
— А мне что, заплатят за это, а?
— Нет, но я просил тебя быть здесь ровно в восемь.
— Еще ты сказал мне, чтобы я не вздумал приносить с собой выпивку. А я поставил тебя в известность о том, что дом этот мой, что его построил мой дед и что я всего лишь сдаю тебе его в аренду, причем, я бы добавил, за какую-то смешную плату. А посему я имею право приходить и уходить, когда мне вздумается, с бутылкой или без.
— Можешь забыть об этом. Ты…
— А что эти черные делают там, на той стороне улицы в такой тьме?
— Это называется «бдение», — пояснил Гарри Рекс. — Они будут ходить вокруг здания суда с зажженными свечами и бдеть до тех пор, пока их соплеменника не выпустят на свободу.
— Это может стать весьма и весьма долгим бдением. То есть я хочу сказать, что бедные люди смогут ходить таким образом до самой своей смерти. Лет двенадцать, а то и пятнадцать. Может, им даже удастся установить рекорд. Если закапают себя свечным воском по самые задницы. Добрый вечер, Ро-арк.
Эллен уселась на крышку бюро под портретом Уильяма Фолкнера, держа в руках густо испещренный пометками лист с именами присяжных. Она с улыбкой кивнула Люсьену.
— Ро-арк, — обратился к ней Люсьен, — я полон к тебе всяческого уважения. Я считаю тебя ровней. Уверен в твоем праве на равную оплату за равный труд. Я признаю за тобой право самой решать, рожать ли тебе ребенка или делать аборт. Словом, я верю во всю эту чушь. Будучи женщиной, ты в моих глазах не располагаешь никакими привилегиями, как-то связанными с твоим полом. — Сунув руку в карман, Люсьен достал комок смятых купюр. — А поскольку ты к тому же еще и клерк, то есть существо бесполое, ты остаешься единственным среди нас человеком, способным пойти и купить ящик холодного «Коорса».
— Нет, Люсьен, — прозвучал голос Джейка.
— Заткнись, Джейк.
Глядя на Люсьена, Эллен поднялась:
— Конечно, Люсьен. Но за пиво я заплачу сама.
Она вышла из кабинета.
Джейк покачал головой, выпустив в Люсьена струю дыма.
— Сегодняшняя ночь может оказаться долгой. Видимо, передумав, Гарри Рекс плеснул все же немного виски в свою чашку из-под кофе.
— Пожалуйста, не напивайтесь, — принялся умолять Джейк. — У нас полно работы.
— Я работаю лучше, когда пьян, — ответил на это Люсьен.
— И я тоже, — присоединился к нему Гарри Рекс.
— Интересно, — бросил малопонятную реплику Эткавэйдж. Положив ноги на стол, Джейк запыхтел сигарой.
— Ладно, первое, что мне хотелось бы сделать, — это уяснить для себя портрет идеального присяжного.
— Черный, — подал голос Люсьен.
— Черный, как задница угольщика, — уточнил Гарри Рекс.
— Согласен, — и в самом деле согласился Джейк. — Но только ничего не выйдет. Бакли этого не допустит. Это понятно каждому. Нет, мы должны остановиться на белом человеке.
— На женщине, — предложил Люсьен. — Для уголовного процесса всегда следует подбирать женщин. У них сердце кровью будет обливаться, исходя от сочувствия. Нужно обращаться к женщинам.
— Нет, — протянул Гарри Рекс. — Только не в нашем случае. Женщине не понять, что заставляет мужчину браться за ружье и отстреливать кому-то голову. Вам нужны отцы — молодые отцы, кто на месте Хейли сделал бы то же самое. Папы с маленькими дочками.
— С каких это пор ты стал экспертом в подборе присяжных? — поинтересовался Люсьен. — Мне всегда казалось, что ты ловчила, занимающийся исключительно разводами.
— Я ловчила, занимающийся разводами, но я знаю, как правильно подобрать членов жюри.
— И подслушать, о чем они говорят в совещательной комнате.
— Дешевая острота.
— Бросьте, парни, — примиряюще поднял вверх руки Джейк. — Как вам Виктор Онзелл? Ты знаком с ним, Стэн?
— Да, у него дела с нашим банком. Ему около сорока, женат, трое детей, если не четверо. Белый. Откуда-то с Севера. Владелец магазина, торгующего грузовиками. Живет здесь уже лет пять.
— Я не стал бы его брать, — заметил Люсьен. — Если он с Севера, значит, он не станет размышлять так, как мы. Контроль за оружием и вся прочая дребедень. В уголовных процессах янки[13] меня всегда пугают. Мне давно приходила в голову мысль о том, что хорошо бы нам принять в Миссисипи закон, запрещающий любому янки быть в составе жюри присяжных вне зависимости от того, сколько он прожил здесь лет.
— Благодарю тебя, — повернулся к нему Джейк.
— А я бы его взял, — сказал Гарри Рекс.
— Почему?
— У него дети, возможно, что среди них есть и дочь. Если же он северянин, то у него не должно быть особых предрассудков. По мне, он подходит.
— Джон Тэйт Астон.
— Мертв, — буркнул Люсьен.
— Что?
— Я говорю, что он мертв. Вот уже три года.
— Тогда почему же он в списке? — Не будучи юристом, Эткавэйдж ничего не понимал.
— Они использовали списки для выборов, но не внесли туда никаких уточнений, — пояснил Гарри
