— Почему?
— Потому что у мужчины не может быть друга-женщины. Это невозможно. На всем Юге я не знаю ни одного человека, который был бы женатым и имел бы к тому же друга-женщину. Думаю, что так повелось еще со времен Гражданской войны.
— А я думаю, что это какое-то средневековье. И почему это южанки так ревнивы?
— Такими их сделали мы. Этому они научились от нас. Если бы моя жена отправилась пообедать или поужинать со своим другом, я оторвал бы ему голову, а потом подал бы на развод. Так что она научилась этому у меня.
— Но в этом нет абсолютно никакого смысла.
— Конечно, нет.
— И у твоей жены нет друзей?
— Мне они, во всяком случае, неизвестны. Если ты о ком-нибудь услышишь, дай мне знать.
— У тебя тоже нет никаких подруг?
— Зачем они мне? Поговорить о футболе они не могут, об охоте не могут, о политике или юриспруденции — тоже нет.
Они не могут говорить о том, что меня интересует. Зато они будут рассуждать о детях, об одежде, кулинарии, о мебели, в чем я абсолютно не разбираюсь. Нет, никаких друзей-женщин у меня нет. Да они мне и не нужны.
— Вот что мне так нравится в южанах. Какие они все терпимые люди!
— Благодарю.
— А евреи у тебя среди друзей есть?
— Не знаю ни одного еврея в нашем округе. У меня был друг-еврей в колледже, Айра Таубер, из Нью-Джерси. Мы были очень близки. Я люблю евреев. Ведь и Иисус был евреем, ты же знаешь. Я никогда не понимал антисемитизма.
— Боже, да ты либерал! Ну а как, гм, насчет гомосексуалистов?
— Мне жаль их. Они даже не знают, чего лишены. Но это их проблемы.
— А ты мог бы иметь друга-гомосексуалиста?
— Думаю, да — до тех пор, пока он не сказал бы мне об этом.
— Нет, все-таки ты республиканец!
Она забрала у него пустую банку, бросила ее на заднее сиденье, открыла две новых. Солнце уже село, и густой, влажный воздух, врывавшийся в машину на скорости девяносто миль в час, нес прохладу.
— Значит, мы не можем быть друзьями?
— Нет.
— Любовниками тоже?
— Прошу тебя. Я все-таки за рулем.
— Тогда кто же мы?
— Я — юрист, ты — студентка юридического колледжа. Я — работодатель, ты — наемный служащий. Я — босс, ты — подчиненный.
— Ты — мужчина, я — женщина.
Джейк скосил глаза на ее джинсы и синюю рубашку.
— В этом не может быть никаких сомнений.
Эллен покачала головой, глядя на проносящиеся мимо заросшие зеленью холмы. Джейк улыбнулся, отхлебнул из банки и прибавил скорости. Они миновали несколько перекрестков со старыми, заброшенными дорогами, и холмы внезапно кончились. Местность стала совершенно плоской.
— А как называется ресторан? — вдруг спросила Эллен.
— 'Голливуд'.
— Как?
— 'Голливуд'.
— Откуда такое название?
— Когда-то ресторанчик находился в маленьком городке под названием Голливуд, это здесь же, в Миссисипи. Потом там случился пожар, и владелец перебрался в Робинсонвилль, но решил сохранить старое название.
— Чем же этот ресторан так примечателен?
— Там отличная еда, отличная музыка, и до Клэнтона сотни миль, так что меня никто не увидит в обществе очаровательной, но совершенно чужой женщины.
— Я не женщина, я — подчиненный.
— Странный и очаровательный подчиненный.
Эллен улыбнулась, провела рукой по волосам. На следующем перекрестке Джейк свернул влево, и вскоре они оказались у поселка рядом с железной дорогой. По одну сторону улицы стоял ряд деревянных домов, по виду давно покинутых хозяевами, на противоположной стороне располагался небольшой бакалейный магазин — из окон его доносилась негромкая музыка, а перед входом стояло с десяток машин. Подхватив с сиденья бутылку «Шабли», Джейк взял своего подчиненного под руку, и вдвоем они прошли внутрь здания.
Рядом со входом находилась небольшая сцена, на которой за роялем сидела царственного вида пожилая негритянка и напевала какой-то шлягер. Столики были установлены в три длинных ряда, доходящих почти до самой сцены. Занятыми оказались всего несколько, и официант в черном, наливавший из кувшина пиво, сделал им знак проходить. Он усадил Джейка и Эллен в углу за маленьким столиком, накрытым скатертью в красную и белую клетку.
— Жареный укроп будете? — обратился он к Джейку.
— Да! Две порции.
Эллен наморщила лоб и посмотрела на своего спутника.
— Жареный укроп?
— Ну да. А что, в Бостоне его не готовят?
— Вы здесь все жарите?
— Все, что стоит есть. Если тебе укроп придется не по вкусу, я сам с ним справлюсь.
Восторженный вопль раздался со стороны столика, находившегося через проход. Сидевшие за ним четыре по виду супружеские пары, попробовав что-то, разразились восклицаниями удовольствия и радостным смехом. С этого момента шум и оживленный гомон в ресторане не смолкали.
— Самое замечательное здесь то, — пояснил Джейк, — что ты можешь вытворять что хочешь, шуметь как угодно, сидеть сколько вздумается, и никому до этого не будет никакого дела. Когда ты садишься за столик в «Голливуде», то он твой до утра. Увидишь, сейчас начнут танцевать.
Он заказал креветки под соусом и жаренную на углях рыбу для обоих. Себе Эллен выбрала еще и лягушачьи лапки. Официант уже торопился к столику с бутылкой охлажденного «Шабли» и бокалами. Первый тост подняли за Карла Ли Хейли и его помутившийся рассудок.
— Какого ты мнения о Бассе? — спросил Джейк.
— Из него выйдет отличный свидетель. Он скажет все, что нам будет нужно.
— И это тебя беспокоит?
— Беспокоило бы, если бы он проходил настоящим свидетелем по делу. Но поскольку он — эксперт, то имеет право на свою собственную точку зрения. Да и кто сможет ее оспорить?
— Значит, доверие он внушает?
— Когда трезв. На этой неделе я встречалась с ним дважды. Во вторник он был как стеклышко и значительно помог мне. В среду, напившись, он почти ничего не соображал. Думаю, что для нас он окажется полезным в той же мере, что и любой другой психиатр, которого мы бы нашли. Истинное положение дел его нисколько не волнует, и говорить он станет только то, что мы захотим от него услышать.
— Но он не думает, что Карл Ли и в самом деле был в тот момент несколько не в себе?
— Нет. А ты считаешь — был?
— Нет, Ро-арк. Еще за пять дней до убийства Карл Ли сказал мне, что сделает это. Он даже показал мне то место, где будет сидеть в засаде, правда, тогда я этого не понял. Нет, наш клиент совершенно точно
