— Ну что, Саня, завтра, вернее, уже сегодня, спать буду часов до трёх, если родственники позволят.
— Так поехали ко мне! Сколько я могу тебя уговаривать? Не упрямься, Макс.
— Нет уж! На сегодня мне тебя хватит. Мне вообще на сегодня хватит. Кстати, а сколько будет стоить доехать отсюда… ну, туда, ко мне?
Я сказал предельную сумму. Макс покивал головой. Протянул мне руку, я пожал её.
— Пока, Саня, — сказал он. — Тебя довезут, — он мотнул головой в сторону «мерседеса». — Проснусь — позвоню тебе. Держись… — Он пошел в сторону Садового кольца, где было легче поймать машину. Мне так не хотелось расставаться с ним! Было странное ощущение, что мы больше не увидимся никогда. Макс медленно шел по снегу, а мне хотелось остановить его или пойти с ним…
Он прошёл шагов пятнадцать, остановился под уличным фонарем, открыл свой портфель, достал маленький сверток… Я узнал его. Это была недокуренная сигара, завёрнутая в салфетку. Он бросил свёрток в снег, потом пошарил в портфеле рукой, застегнул его… Макс бросил портфель на снег и пошёл дальше. Он не отбросил портфель в сторону, он просто разжал пальцы, портфель выпал из его руки, а он пошёл к дороге.
Я пошёл было в другую сторону…
Приморозило. Я наглухо застегнул пальто и поднял воротник, потом сделал несколько шагов, остановился и оглянулся на «мерседес», постоял несколько секунд и зашагал к этому автомобилю.
Через лобовое стекло я увидел, что Михаил спит за рулём. Он сидел в расстёгнутом пальто, откинувшись на спинку сиденья. Голова его была запрокинута, рот приоткрыт, на руле лежала газета, на носу у него были маленькие очки.
Я подумал ещё немного и постучал в стекло кулаком. Он спал крепко, я постучал сильнее. Михаил вздрогнул всем телом, резко сел прямо. Он явно не сразу сообразил, где он, и что происходит. Через мгновение он сорвал с лица очки и сел, как ни в чём не бывало. Так ведут себя молодые солдаты, застигнутые спящими на посту, или студенты, уснувшие на лекции… дескать, я не спал… Я улыбнулся тому, что увидел.
Я постучал ещё раз. Он опустил стекло до середины.
— Что вам нужно? — холодно спросил он. — Чего вы хотите?
— Мне, собственно, ничего не нужно. Я ухожу. Максим так уже уехал. Я тоже собираюсь ехать домой. Увидел, что вы спите, подумал, что вам, наверное, неприятно будет проснуться здесь… А нас нет. — Я пожал плечами. — Вот, решил вас разбудить, и всё. И больше ничего.
Михаил потёр лицо руками, отпил немного минеральной воды из бутылки.
— У вас нет сигарет? — спросил он.
— Нет, я не курю. Он покивал головой.
— Садитесь, я вас отвезу домой, только заедем по дороге я заправлюсь и куплю сигарет.
— Извините, я с вами не поеду, это исключено.
— Да не бойтесь вы, всё равно…
— Я не боюсь. Просто, это точно ни на что не будет похоже. Сами подумайте, — я говорил очень спокойно, — я сейчас еду домой. Правда домой! Если вы не верите, можете, конечно, ехать за мной. Но лучше езжайте восвояси… А сигареты можете купить здесь. В ресторане продадут, если…
Он не дослушал меня. Тёмное стекло поднялось, Михаил выключил в машине свет и как бы исчез. Я снова пожал плечами, развернулся и пошёл к проспекту ловить машину. Я шёл, шёл… Но никто не преследовал меня.
Глава последняя.
Я поймал машину, и мы поехали по затихшему городу. Затихшему, в смысле, уснувшему… Светящихся окон почти не осталось. Субботнее утро готовилось подарить Москве немного тишины и безлюдья. Снегоуборочные машины работали во всём городе…
Когда мы проезжали по Якиманке, там на эвакуатор грузили истерзанный автомобиль… «вольво». На дороге везде виднелись осколки стекла и пятна от какой-то технической жидкости… Скорее всего масла.
— Страшная авария была, — сказал водитель. Он говорил с сильным кавказским акцентом, — человек пять погибло сразу. Я сам чуть-чуть здесь не разбился. Страшно ездить стало. Все с ума сошли.
Я посмотрел на него. Аккуратный такой, черноволосый мужчина лет сорока. В машине сильно пахло каким-то сладким ароматизатором воздуха. На пальце у водителя был большой золотой перстень-печатка. Я отвернулся. Больше я уже не мог говорить. Я ехал домой. Всё, что я смог сказать за сегодня, я уже сказал.
Улицы были пустынны, когда мы останавливались на светофорах, я оглядывался. Преследования не было. Я оглянулся так три раза, а дальше ехал спокойно. Хотя и без того был спокоен.
— Спасибо, — всё, что смог сказать я, когда расплачивался и выходил из машины…
Я зашёл домой и сразу вспомнил о своём обещании. Надо было сказать ещё слова… Обязательно! Я набрал её номер… Она ответила не сразу. Я разбудил Её. Она говорила хриплым, заспанным и каким-то беззащитным голосом.
— Алё, — сказал я, — ну вот я и дома. Всё в порядке. Не волнуйся. Ты спала?
— Да, я уже уснула.
— Прости, пожалуйста, но я только что добрался. Вот звоню, как обещал.
— Спасибо… Я волновалась.
— Ну что? Я утром звоню?
— Конечно! Но только давай не очень рано.
— Хорошо. Давай, кто первый проснётся — тот и звонит.
— Но только не раньше двенадцати, ладно?
— Договорились, милая. Целую! Прости за беспокойство.
— Целую! До сегодня…
— До сегодня! — сказал я и отключился.
Я сказал ей «милая»! Я сказал это и не почувствовал, что произошло какое-то событие. Сказал спокойно. Это слово вылетело из меня легко…
Я включил свет везде… Пальто оставил в прихожей, пиджак бросил в кресло с мыслью: «Надо не забыть вытряхнуть осколки фонарика из кармана»… Я пошёл в спальню, к велотренажёру, чтобы повесить на него рубашку. Платок я уже снял с шеи и хотел его повесить там же. Я расстёгивался на ходу…
На велотренажёре уже висела рубашка, и не одна, а штуки три… одна на другой. «Надо устроить стирку, — вяло подумал я. — Вот в воскресенье и устрою».
У меня много рубашек, но в шкафу висела сейчас последняя, светло-розовая, хорошая, но последняя… Я помнил, что утром заглянул в шкаф, там были белая и розовая рубашки. Я взял белую, а про розовую подумал, что это будет слишком… Я редко носил её, поэтому она и осталась последней. «Теперь придётся надеть», — решил я. А что было ещё делать, она же была последняя чистая рубашка в моём доме. Остальные лежали в корзине возле стиральной машины в ванной комнате, висели на стульях, на велотренажёре… Рубашку дольше одного дня не поносить… Больше дня — никак. Может быть, кто-то носит, но я не могу.
Я постоял несколько секунд, раздумывая, потом повесил поверх несвежих рубах свой синий платок, а усталую, замызганную белую рубашку я даже не повесил, а бросил её…
Когда чистил зубы, я вдруг замер со щеткой во рту и какое-то время безо всяких мыслей рассматривал своё лицо и туловище, которое отражалось в туалетном зеркале по пояс. «Ничего», — не подумал, а скорее беззвучно сказал я.
По утрам я почти никогда не заправляю постель. «В воскресенье сменю белье», — твёрдо решил я, взбил подушку, встряхнул одеяло, выключил свет и лёг. Тело не поверило такому счастью…
