осторожностью. И давно догадывается, что все, ну почти все из того, что приписывают чародеям соплеменники, о чем за глаза болтают небылицы — небылицы и есть или еще того хуже — просто фокусы. В лучшем случае — перевранные легенды о былых чародеях, не нынешних. А на самом деле единственное, ну почти единственное, что умеет чародей и чего не умеет никто другой, — открыть Дверь.
* * *
Разведчиков плосколицых проморгали, да, по правде сказать, и не высматривали особо. Охотники племени не любили уходить далеко от гор, редко кто из них хотя бы раз в жизни переправлялся через Мать Рек в челнах соседей-рыбарей из родов Выдры и Лосося. Соседи с востока, хоть и были людьми чужого языка, казались мирными. К торговле они, правда, приучены не были, но и особой воинственностью прежде не отличались. Стычек с ними не случалось уже много лет, а о больших войнах не помнили и старики. Плосколицые, с желтой кожей люди населяли обширный край болот, чахлых лесов, пустошей и тундр, перегоняли с места на место неисчислимые стада оленей с большими раздвоенными копытами, держащими животину там, где человек тонет, и, как рассказывали старики, до того привыкли щуриться от гнуса, что глаза у них сузились в щелки, а скулы раздались вширь. Люди как люди, только странные. Зачем жить в болотинах среди гнуса, если можно уйти поискать места на высоком?
Так они и сделали. То ли случился небывалый доселе падеж оленей, то ли какая иная причина была тому виной, только мир с людьми востока кончился вдруг, когда орда переправилась через Мать Рек. Передовые отряды плосколицых показались позавчера перед закатом у входа в долину и едва не прорвались с ходу, воспользовавшись внезапностью и суматохой. Не сонные дозорные, проворонившие врага, а запыхавшиеся от сумасшедшего бега мальчишки, с детскими луками охотившиеся поблизости на уток, подняли тревогу в последнюю минуту. Растак собрал немногих мужчин, оказавшихся в деревне, и еле успел заткнуть узкий проход — неглубокое ущелье, промытое ручьем в распадке, самый удобный вход в долину и самое уязвимое место, случись обороняться. В короткой схватке пошли в ход топоры, каменные и медные молоты, дубинки, охотничьи рогатины, мотыги, даже бабьи серпы — что у кого случилось под рукой. Враг был отброшен, подоспевшие стрелки проредили убегавших и долго улюлюкали вслед. Своих погибло двое, а раны получил почитай каждый второй из сражавшихся. Большинство ран, нанесенных в свалке камнем или костью, оказались легкими, но все же пятерых воинов унесли в деревню под призор старух- травниц, а выживут или нет — то знает Земля.
Если бы Растак по праву вождя распоряжаться на войне всем и вся и не приказал усилить древний каменный вал в шестьдесят шагов длины, перегородивший ущелье от скалы до скалы, люди начали бы делать это без его распоряжения. До ночи мужчины и женщины собирали, громоздили друг на друга гранитные обломки и сланцевые плиты, подпирали для крепости бревнами. Дети тащили окатыши из русла ручья, старались выбрать потяжелее. На гребень вала валили разлапистое корье, из-за которого так удобно бить из луков. Никто не знал, какова сила пришлой орды; городить вал на высоту человеческого роста вошло в спасительную привычку. Последний раз этим пришлось заниматься шесть зим назад, когда люди Выдры напрасно вздумали поживиться богатством соседей, — теперь с ними мир и урок они помнят. А вал с тех пор успел наполовину рассыпаться, подмытый половодьями да паводками. Ручей, для которого в валу пришлось оставить щель в три шага бурной воды шириной, — он только летом ручей, а по весне настоящая река.
Враги держались у кромки леса в двух-трех перестрелах от вала и до самых сумерек, когда к ним подошло подкрепление, не предпринимали попыток штурма, лишь выли в голос, указывая на тела убитых сородичей, да где-то далеко в лесу плосколицый чародей бил в бубен. В сумерках лес как бы зашевелился, далеко слышался многоногий топот, хрустел валежник, чужой говор сливался в равномерный шум. Враг, уверенный в своей силе, шел без излишней осторожности. Но с темнотой все стихло.
Безлунной, как назло, ночью жгли яркие костры, метали в темноту стрелы с зажженными пучками просмоленной шерсти. Никто не спал в эту ночь; воины сжимали оружие, каждоминутно готовые к бою, женщины продолжали таскать камни. Тропами в потемках пробирались гонцы. Предупрежденные пастухи готовились с первыми проблесками зари начать отводить стада в горы.
Ночь прошла спокойно: то ли плосколицые ночью не воевали, то ли не решились на нападение в плохо знакомой местности. Костров врага не было видно — вероятно, плосколицые, боясь ночной вылазки, отошли с темнотой глубже в лес. Зато с рассветом они вышли из леса в количестве многих сотен.
Широко разойдясь вначале, медленно, как бы в нерешительности поднимаясь к проходу, плосколицые скучивались плотной темной массой. Теперь каждый мог хорошо рассмотреть врагов. Низкорослые, темноволосые, одетые в длинные, ниже колен, кожаные рубахи, у многих прихотливо расшитые и отороченные мехом, обутые в толстую, пропитанную жиром кожу, в которой равно удобно ходить по болотам и карабкаться на скалы, плосколицые, по разумению людей Земли, были вооружены как попало и чем попало. Бывалые воины качали головами, глядя на копья с наконечниками из обточенного кремня или рога, на костяные гарпуны, на палицы, каждая из которых являла собой палку с сидящим на конце просверленным булыжником, даже на дубины, простые и с вбитыми в комель осколками халцедона. Лишь первые ряды прикрывались небольшими щитами, обтянутыми кожей морского зверя и без блях.
Иные из молодых бойцов, почуяв во вчерашней сшибке слабость чужого оружия, кричали во всеуслышанье: быть плосколицым битыми! Те, кто постарше и поопытней, хмурились, растолковывая глупым: сильная числом орда может справиться с оружными одним дрекольем, была бы нужда. Одно спасение — узость ущелья…
Лучников среди врагов почти не оказалось, зато позади темной массы плосколицых три-четыре десятка воинов заранее раскручивали ременные пращи — готовились бить через головы своих. Там же надоедливо дребезжал бубен: явно чародеи плосколицых призывали на помощь духов болот.
Растак не стал тратить время на попытки вступить в переговоры. Если бы люди с востока пришли не с войной, их послы явились бы первыми, еще вчера. С дарами, а не с оружием. Нет, Растак ни за что не позволил бы и послам ступить на землю своего народа. Переговорить на ничейной земле — да. Согласился бы. За подарок указать пришельцам удобный путь в земли соседей — тоже да. Но это совсем иное дело.
Гнев туманил голову вождя. Будь врагов меньше, он приказал бы атаковать и повел бы воинов сам. Любой воин Земли легко одолеет в открытой схватке двоих, даже троих плосколицых. Но если врагов десятеро на одного и вдобавок в лесу может ждать засада — сиди за завалом и не подставляй без нужды голову.
Растак скрипел зубами от ярости.
В полете стрелы перед валом плосколицые на миг замерли. И вдруг — огласив горы воем, ринулись на штурм все разом.
Ударили тетивы, навстречу врагам скользнули стрелы. Стрелки били уверенно, на выбор. Щиты плосколицых оказались плохой защитой — десятки чужаков остались лежать на подъеме, прежде чем воющая толпа с разбега втиснулась в проход между скалами и темной волной хлынула на ощетиненный копьями вал.
Сшиблись. С воем, с ревом, в котором уже никто не слышал ни бубна чужого чародея, ни команд вождя, ни собственного крика. С неслышным визгом твердая кованая медь скользила по камню, копье, находя тело врага, выдергивалось прежде, чем раненый успевал схватиться руками за древко, и, пока топор товарища довершал начатое, жадно искало новую цель. Били булавой; сойдясь вплотную, резались ножами. Со скал, куда Растак с утра отправил часть женщин и подростков, на головы плосколицых летели камни и дротики, пущенные неумело, но смертоносные вот так — сверху, в сумасшедшую толчею в узости прохода. С оглушительным треском накренилось и ухнуло вниз со скалы подрубленное дерево.
Ни один из плосколицых не ступил за вал. В короткой ответной вылазке воины Земли перекололи отползавших раненых, повыдергали из трупов стрелы, подобрали оружие. Хоть и плох боевой снаряд чужаков — оставлять врагу не годится, а запас рук не оттянет.
Убитых плосколицых насчитали до сотни, но и своим досталось. Бойцы, в горячке боя не заметившие ран, спешили к травницам или перевязывали себя сами — приматывали ремешками бересту с жевком горькой ивовой коры. Кто-то из старух выл над покойником. Растак сосчитал взрослых мужчин, способных держать оружие. Сотня и еще двенадцать, включая запасной отряд. Все ли здесь? Нет, не все. Нет пастухов при стадах, нет сберегаемых от всякой напасти мастеров-плавильщиков, нет еще пуще сберегаемого старого чародея Скарра с учениками — внуком и правнуком, нет часового у невидимой Двери.
