разработка, затем трибунал. Чаще всего – вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?
Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.
– И что, помогает?
– Да как сказать…
– В смысле?
– Существует Устав, чего тебе еще? – удивился Терентий. – Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный – немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями – ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.
– Ты не ответил на вопрос…
– Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.
Я перевел разговор на местную флору-фауну, фиксировал в памяти советы Терентия, а сам размышлял. В этой части Корабля наблюдался непорядок. Правда, я не ожидал, что все будет так плохо, а пособники врага из числа Экипажа – это было уже из рук вон. Но! За что чужие наказывают Экипаж? За упущения. Точнее, за те упущения, для исправления коих не были приняты своевременные меры. Ну а тут – разве они не приняты? Кто посмеет утверждать, что без малого полк, переброшенный в неблагополучный закуток одного из корабельных отсеков, – недостаточная мера? Это же не новобранцы какие-нибудь, а те еще волкодавы. Фагоциты Экипажа, не позволяющие ему сгнить заживо из-за пустячной инфекции. Плюс местные армейские формирования. Надо будет – сюда перебросят не полк, а парочку дивизий и в конце концов ликвидируют заразу. Экипаж справлялся и не с такими задачами. Неужели чужие подталкивают нас к тому, чтобы в санитарных целях закидать бассейны Амазонки и Ориноко нейтронными бомбами?
Быть того не может. Это следует из самых общих соображений, хотя строгого доказательства, понятное дело, не существует. Человечество нужно чужим в виде дееспособного Экипажа, а бомбы и прочие грубые методы – показатель не дееспособности, а бессилия. И уж совсем ненаучной фантастикой было бы предположение о том, что Васюганский импакт случился из-за того, что Экипаж чересчур строг с теми, кто ему враг. Хоть здесь, хоть в Африке, хоть где еще. Нет ни малейших оснований так думать. Строгость не либерализм – за строгость чужие не станут нас бить.
Делать какие-либо выводы было еще рано. Что там выводы – я не был уверен, что нахожусь на верном пути. Подозревал, что нет. Что хорошо в лабораторном опыте, то чаще всего не проходит на практике. Подвергни лягушиную лапку слабому удару тока – лапка дернется, тут все просто и понятно. Для человека понятно. А для лягушки?
Я догадывался, что моя командировка затянется. Что ж, Сорокин не станет возражать. Хуже всего то, что Настасья должна родить недели через три. Успею ли вернуться? Если успею и если роды пройдут удачно – напьюсь, кто бы ни родился. И читал, и слышал от молодых папаш: когда жена в родильном отделении, мужья остро ощущают свое одиночество и никчемность, поэтому напиться для них – первейшее дело. В данном вопросе я намерен соответствовать стандарту, да и трезвый период у меня что-то затянулся, а это не дело. Фантазию надо взбадривать, как и печень.
Терентий оказался отменным синоптиком: не прошло и получаса, как с неба полило и загрохотало, да еще как! Казалось, идет артподготовка перед генеральным наступлением. Крыша палатки прогнулась, по ней бежал нешуточный поток. Если бы палатка стояла на ровном месте, а не на искусственном бугре с выкопанной канавой вокруг него, было бы самое время освежить в памяти правила спасения на водах. Я устроился в углу, включил фонарик и под раскаты тяжелой небесной артиллерии продолжил изучение матчасти. Старая истина: либо смирись с реальностью, либо придумай что-нибудь получше.
Я не придумал. Пришлось смириться.
18. Дриопитек
Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка.
Каждый день то один взвод, то два, а то и вся рота, не считая караульного отделения и малого резерва, грузилась на приземляющиеся в лагаре «летающие вагоны» и отбывала в неизвестном направлении. Роторы машин буравили воздух, палатки ходили ходуном, затем характерный надтреснутый гул удалялся и переставал быть слышен – начиналось ожидание. Иногда возвращались в тот же день, иногда спустя двое-трое суток. Одного раненого увез вертолет, двое слегка задетых получили помощь в медицинской палатке и околачивались в лагере. Трупов не было. Десантники кляли сельву, муссон, грязь, жару, насекомых, фурункулы, медлительность почты и отсутствие развлечений – словом, мало напоминали часть, ведущую боевые действия. Я не преминул указать на это Терентию.
– Все еще хочешь в сельву? – прищурился он.
Обычно я не отвечаю на дурацкие вопросы. Терентий меня понял.
– Тогда минимум один труп точно будет – твой. Кстати, я ошибся.
– В чем?
– В тебе. Трех дней для тебя мало. Будешь тренироваться, пока я не решу, что ты готов, или пока ты не запросишься отсюда восвояси. Работай.
Капрал Малинин на мне ездил, причем в самом буквальном, посконном смысле. С ним на плечах я должен был обежать вокруг поляны по всему периметру, от флажка к флажку, за три минуты. Это упражнение придумал для меня добрый дядя Терентий и добавил, что если таскать на плечах младшего по званию для меня оскорбительно, то он сам на меня влезет. Я сравнил габариты обоих и предпочел капрала.
Несколько раз в день глазеть на зрелище выползали из палаток и здоровые, и больные. Заключались пари. Первое время я не сгорал от стыда только потому, что очень уж тяжко бегать с грузом на плечах при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности, сохраняя при этом способность ощущать те же эмоции, что на отдыхе. Потом додумался до несложной мысли: никто не смеется над тем, кто сам готов над собой посмеяться. Ибо неинтересно. Пришлось делать вид, что я наслаждаюсь юмором ситуации, хотя внутри у меня все кипело – ну, в смысле, когда я не изображал призового рысака. Да и тогда мне порой мучительно хотелось сбросить Дементия на траву и надрать ему задницу – в чем я наверняка не преуспел бы. Кабинетный червь против элитного бойца – это даже не смешно. Эх, знал бы он, кто его таскает на загривке! Ошалел бы служивый и, думаю, возгордился непомерно…
Моя тактика принесла плоды. На второй день никто из зрителей уже не лыбился гнусным образом, глядя на мою расхлябанную трусцу, и не отпускал шуточек на грани фола, а на третий за меня начали болеть. На седьмой день, подгоняемый воплями моих тиффози, я пробежал дистанцию ровно за три минуты и под рев восторга сгрузил Дементия у финиша. Нечего и говорить, что к тому времени я досконально изучил снаряжение и под руководством капрала опробовал его в джунглях за полосой мин и «прочих сюрпризов». А также сдал Терентию зачет по основам выживания.
– Ну что – гожусь? – дыша, как издыхающая на берегу рыба, высипел я.
– Смотря на что, – раздумчиво ответил Терентий. Он имел кислый вид. – Ладно. Убедил. Завтра.
Мир качался перед моими глазами, в глазах щипало от пота, кислород в атмосфере, похоже, отсутствовал начисто, и ливень а-ля Ниагара сегодня запаздывал – а как хотелось помыться! Выскочить голым под разверзшиеся хляби – пусть бы даже сбило с ног… И все-таки я был доволен. Не счастлив, нет. Счастье – это когда получаешь неожиданный бонус к награде за усердие, а в простом достижении цели, да еще сугубо промежуточной, есть только закономерность и ничего больше.
Сорокин бы меня живьем сожрал, окажись я не способен даже на это.
Я бы его тоже – если бы мы поменялись местами.
Следующую промежуточную цель я представлял себе довольно хорошо. Немножко поиграю в войну, немножко пообщаюсь с пленными, если они будут взяты, а также с местным населением. Выслушаю жалобы, потому что наверняка буду принят за совершающего инспекцию чиновника. Попытаюсь понять,
