— А чего он такой дурак…
Желток солнца висел низко, угрожая задеть краем диска дальние холмы, чертил по воде дрожащую огненную дорожку. Как и предполагал Питер, перед закатом с запада повеяло слабым ветерком. В такое время в лагере и на болоте происходит оживление, люди работают больше для виду, нетерпеливо дожидаясь зеленого луча — сигнала к концу работы, если только Стефан не прикажет работать после заката. Скука смертная. Впрочем, сегодня праздник…
— Поставить парус? — спросила Вера.
— Без толку. Лучше проверь мешки — может, что осталось?
— Нет. Нож вот и фляжка.
Восточный берег был близко — простым глазом уже различалась неровная линия частокола вокруг башни. Вера кусала губы. Приступ восхищения Питером угас, хотя придумка была его, и придумка великолепная. Им удалось выиграть несколько минут отчаянной гребли — водяной слон позволил себя обмануть. Даже Йорис греб почти как надо, а Вера, развязав мешки, швыряла в воду все, что в них было, стараясь закинуть драгоценные вещи подальше от лодки — теплую одежду, запасную обувь, котелок… Дольше всего слон возился с одним из спальных мешков, никак не мог понять, что это такое. А на два других мешка не обратил внимания.
— Ну иди сюда, иди, — цедил Питер сквозь зубы. — Получил — и еще получишь…
Накренившись, лодка черпнула воду — водяной слон шел тараном в борт. И снова отступил, встретив удар пикой, и нехотя, почти лениво ушел под лодку. Вера тоже ударила ножом, но промахнулась.
— Сволочь…
— Опять на дно не ушел, — объявил Йорис, следя за водой. Его одолевала икота. — Он теперь не уйдет…
— Заткнись!
Лодку покачивало — движение в мертвой глубине выдавала зыбь, и медленно кружились ленивые водовороты. Диск светила расплющился о западный берег, поджег редколесье на двугорбом холме, плеснул по воде желтым огнем. Солнце напоследок смеялось над детьми, и смеялась вода.
— А что мы теряем? — гаркнул вдруг Питер. — В бога, в дьявола! Надоело! Йорис, весло! Йо-хо- о…
Вера кивнула в знак согласия, хотя никто ее одобрения не спрашивал. Питер лучше знает, что делать, но голос его наигранно-бодр, так только хуже, не надо бы этого… Она мельком оглянулась назад, где только что была лодка, а теперь вода бурлила и пенилась, выдавая движение хищника. Там зарождалась широкая волна — водяной слон, догоняя, шел под самой поверхностью, и нечем было отвлечь его от лодки. Что еще можно выбросить — нож? Весло, которое держит Йорис? Самого Йориса?
Это мысль, но Питер не допустит.
Фляжку?
Здоровой рукой Вера покрепче стиснула нож. Как тогда, на пороге, она неожиданно осознала, что ей вовсе не страшно, и удивилась этому, но рука все-таки дрожала. «Если он не отвяжется, я прыгну за борт,подумала она. — Пусть я, а не Питер. Он должен вернуться».
Удар пришелся снизу в корму. Вера слышала, как позади загремело упавшее весло и зарычал Питер, вцепившийся в транец, чтобы не вылететь из вставшей дыбом лодки, как длинно и страшно закричал Йорис, когда нос погрузился и в лодку хлынула вода. Ей показалось странным, что лодка еще держится на плаву, но вот корма с оглушительным шлепком ухнула вниз — прямо на упругое, шевелящееся, мягко-податливое. Холодная вода окатила Веру до пояса. Лодка тяжело ворочалась с борта на борт, черпая воду, кренясь все сильнее с каждым размахом — водяной слон держал цепко, пытался обтечь и поглотить, теперь не выпустит… Сзади невнятно рычал Питер, орудуя пикой. Снова нечеловечески тонко взвизгнул Йорис: «Уйди! Уйди, студень, жаба!». Он бестолково колотил веслом по воде, словно в этом было спасение.
Вера ждала. Когда справа над бортом вырос прозрачный горб, она дважды ударила ножом, но слон не отступил, а лишь попытался схватить руку, и сейчас же слева поднялся и загнулся внутрь лодки второй горб. Лодку положило на бок. Как ни странно, она выправилась, до половины залитая водой, и встала на ровный киль.
Вера бросила нож, и он булькнул на дно лодки. В воде, заливающей кокпит, покачивались щепки, мусор и всплывшая фляжка.
— Нет!.. — крикнул Питер.
Удар в днище.
Пробка не шла, и пальцы плохо слушались — детские пальцы немолодой женщины, потрескавшиеся, стертые, кровоточащие…
Удар.
— Не смей!
— Да! — крикнула Вера. — Да!
Удар. Лодку подбросило и закружило волчком.
— Гад, пику выдернул… Мне!.. Я сам!
23
Отсюда лагерь казался совсем крошечным, но те, кто остался внизу, в недвижном ожидании обратив кверху пятна лиц, были еще крошечней — как точки. Как муравьи, впавшие в летаргию с наступлением холодов. Как ничто. Их всех можно было прикрыть одной ладонью — защитить или, может быть, наоборот. Нельзя лишь было забыть об их существовании.
Краешек солнца был еще виден, а ярко-жгучая полоса уже пробежала по воде, поиграла на прибрежных камнях и, перемахнув частокол, залила гранит, на мгновение ослепив нестерпимой мертвенной зеленью. Стефан шепотом выругался. Когда-то этой серой скале давали поэтические прозвища — Порт Зеленого Луча, например, и название не прижилось, потому что дали его взрослые. Еще того лучше — Берег Летящих Лепестков… Дня через два после посадки ветром с востока принесло кружащуюся тучу алых чешуек размером в ноготь, усеявших прибрежный гранит, — то ли взаправду лепестков неизвестных цветов, то ли сброшенных крылышек мигрирующих насекомых. Вряд ли у взрослых хватило времени и желания разобраться, что это такое, — первая смерть посетила лагерь уже через неделю — но зрелище алого вихря, наверное, было феерическое. С тех пор оно ни разу не повторилось, мало-помалу начало забываться, обросло фантастическими додумками, и Стефан совсем не помнил его, сколько ни напрягал память, но в бортовом журнале рука Бруно Лоренца отметила необыкновенную красоту явления, а значит, так оно и было.
Зеленый луч полз вверх по башне и, наверно, множество ждущих глаз из полутьмы внизу следило за ним, томясь и предвкушая, но Стефан больше не смотрел на муравьев. Он уберег глаза, когда луч добрался до площадки, и лишь только угас неистовый режущий свет, запустил первую ракету. Один за другим четыре огненных хвоста взвились в небо и лопнули, осветив лагерь под вопли восторга снизу. Стефан рассчитывал на пять, но пятый патрон лишь зашипел, словно в картонной гильзе поселилась гадюка, и не сработал. Старье, скисло… Стефан пинком отшвырнул патрон к противоположному краю площадки — не долетев, тот укатился в люк и загремел по ступеням трапа. Четыре шара висели в небе — два красных, два желтых. Снижаясь, один из красных попал под зеленый луч, и желтых стало три. Внизу заулюлюкали. Ничего, сойдет. И этого более чем достаточно. Если на каждый день рождения тратить сигнальные ракеты, их не хватит и на год.
Он спустился вниз, до звонкого щелчка задвинув за собой люк, оставив над головой опустевшую площадку, хотя была очередь Дэйва, а с середины ночи на дежурство должен был заступить Уве. Снимая Дэйва с поста, Стефан понимал, что рискует, создавая опасный прецедент. Как тогда… после отмены утреннего развода на работы пришлось круто доказывать, что снисходительность — еще не слабость. Тогда они в первый раз попытались наброситься. Пусть. Сегодня — праздник. Трудно заранее сказать, что в
