— А если найдется за что? — сквозь зубы осведомился Тим.
— То есть?.. Э, ты что? Ты всерьез? Я же пошутил, пошутил я!..
Тим ограничился тяжелым взглядом. Больше они не разговаривали. Когда пришло время, Тим вылез, и грузовик, обдав его выхлопом, сразу же развил максимальную для своего возраста прыть.
Впереди из тумана проступали огни. Наверное, там был пост, но если даже шофер наврал, все равно идти дальше по дороге было нельзя. Тим поднял воротник и зашагал через поле.
25
Работа полиции постепенно входила в прежнюю колею.
Правда, Министерство порядка еще продолжало находиться в подчинении Департамента федеральной безопасности, но никто не сомневался в том, что мера эта временная и недолговечная. Начитанные заявляли, что так бывало и в археологическую дообновленческую эпоху: в годы войн, гражданских беспорядков и масштабных эпидемий полиция всегда отодвигалась на третий план, уступая место армии и спецслужбам. В мирное время такой порядок становился опасным, и правительство, заботясь о поддержании должного баланса, всегда восстанавливало статус-кво.
До этого, правда, было еще далеко. На инструктажах более, чем обычно, обращалось внимание на сугубую бдительность. Начальство прямым текстом давало понять, что еще ничего не кончено и что настоящие испытания еще впереди.
Да, жизнь понемногу входила в нормальную колею, однако складывалось впечатление, что от той, прежней жизни новая сумела унаследовать лишь одно плохое, как ребенок иногда наследует самые отрицательные гены матери и неизвестного отца-спермодонора. Вновь стали дерзки эксмены, забыв о том, что их недано помиловали, позволив примерным трудом искупить вину. Ну, положим, эксмен вообще неблагодарная скотина, по своей биологической природе способная на любую подлость, тут-то удивляться нечему. Но люди?! Но хулиганствующие и мародерствующие молодежные банды?! Беспрестанные магазинные и квартирные кражи?! Перед каждой дверью не поставишь полицейский наряд, да еще поди задержи хорошо телепортирующую преступницу! В принципе задержать можно, и этому учат, но на практике запотеешь ловить.
Чего-то ждали. Вероятнее всего — последнего масштабного бунта, чтобы окончательно отучить эксменов слушаться не тех, кого надо, вычесав из их массы реальных и потенциальных главарей, как из собаки вычесывают блох. Не беда, если пропадет немного шерсти. И Ольга Вострецова ждала того же. Конечно, крутые меры необходимы! Дело не доведено до конца, порядка нет, состояние какое-то половинчатое, ни туда ни сюда… Власти решили пока выжидать, предоставив эксменам самим сунуть голову в петлю? Пожалуйста! Ольга считала это тактической ошибкой, но признавала, что стратегически курс выбран верно: додавить рабов! Чтобы после преподанного урока никто из них еще сто лет не вздумал пикнуть!
На конвоирование и охрану рабочих бригад полицию теперь посылали редко — эту роль взяли на себя девчонки из добровольческих формирований, отличавшиеся куда меньшей выдержкой, так что любо- дорого было посмотреть, как эксмены по-рачьи едят глазами начальство, одновременно втягивая головы в плечи. В основном служба заключалась в патрулировании улиц — все как прежде, только не по восемь часов, а по двенадцать.
Сюрпризы — ежедневно. И все-таки рутина.
Ольга по-прежнему отсыпалась в участке. Один из кабинетов, ныне превращенный в комнату общежития, давал приют ей и еще трем временно бездомным девчонкам. Раскладушки, тумбочки, вешалка, большое зеркало, общая косметика и индивидуальные сексаторы. Стопка старых журналов. Волосатый кактус на подоконнике. Выцветшие занавесочки. Пыль, которую некогда стереть.
И странное словосочетание: очередь на предоставление жилища. Зачем? Чтобы приходить со службы в пустую квартиру, не согретую кем-то, кто дорог и необходим?
Как пусто… Как странно и пусто!
Мир обманул: казался солнечным, многообразным, пронизанным мириадами тончайших взаимосвязей, таинственно-непостижимым, а на поверку оказался шокирующе примитивным, грубым, плоским. Прежде Ольга боялась выглянуть за пределы своего служебного мирка, намеренно сводя безумную сложность окружающего мира к упрощенной модели, не нарушающей душевного комфорта, и мама ворчала, не желая, чтобы дочь добровольно зашоривалась и закукливалась в самодельный кокон. Мама от души хохотала, когда Ольгу не взяли в секцию гимнастики из-за недостатка какой-то там выворотности, и требовала повторить на бис это замечательное словечко, и по-доброму утешала, собирая поцелуями детские слезы, и подсовывала интересные книжки. И всерьез расстраивалась, видя, что стезя дочери не слишком-то интеллектуальная. Бывало, мама дразнила ее Пустоглазкой, на что Ольга очень сердилась. Мама была не права: глаза дочери и тогда видели то, что делается вне кокона.
Но то была аберрация зрения. Теперь это выяснилось совершенно точно. Пугающая сложность оказалась иллюзией. На самом деле мир прост, груб, убог и сер даже при ярком солнце. Он управляется примитивными законами, а жизнь скучна и бессмысленна. Не будь страха смерти, она прекратилась бы сама собой.
Учеба могла бы отвлечь, но возобновить занятия на заочном отделении обещали не ранее октября. Ничего выдающегося не происходило. Соревнования по десятиборью?.. Да какие теперь, к Первоматери, соревнования!..
«Роди ребенка, — посоветовала Ольге психолог отряда, по своему почину затащившая ее к себе в каморку. — Сейчас постарайся продержаться сама или заведи себе интимную подругу, а как жизнь станет немного поспокойнее, так и выбирай семя от любого производителя, благо Банк уцелел. Поверь, смысл жизни в том, чтобы заботиться о ком-то…»
Хорошенькое дело! А если родится младенец-эксмен — о нем тоже заботиться? Во-первых, не позволят, а во-вторых. это. наверное, противно… Тошно нянчить и больно отдавать. Вот если бы Ассамблея приняла закон о коррекции пола первого же ребенка, а не четвертого, зачатого после рождения трех эксменов, — тогда другое дело!..
Маме повезло: Ольга была у нее первой и единственной, а потом врачи запретили ей рожать. Совсем редкий случай. Счастье, можно сказать. Тяжело ведь вынашивать ребенка, уже зная, что зачат мальчик и что его таки сначала придется родить, прежде чем повторить попытку. Даже не испытав такой судьбы, все равно понимаешь: тяжело.
Ноша. Плата. Верига. Без такой тяжести не было бы скандальных преступлений, связанных с сокрытием от государства младенцев-эксменов, и соответствующей уголовной статьи.
Но это путь настоящего человека. Никто ведь не обещал, что он будет легким. Это плата за настоящее и будущее, за вечность человечества на Земле!
«Мы, люди, повышенно социальны, куда до нас эксменам, — внушала психолог доверительным тоном. — С древнейших времен это наше качество служило инструментом самой разнузданной эксплуатации женщин самцами. Хотим мы того или нет, в нашей биологической природе заложено стремление свить теплое гнездышко и доминировать в нем, что в качестве отдушины нам зачастую и позволялось так называемым сильным полом… Наши прародительницы боялись взять на себя ответственность за то, что делается вне стен их гнездышка… Ошибка!.. Мы сумели подняться на ступень выше, мы отвечаем за все и вся, но наше могущество не отменяет нашей потребности в домашнем уюте. Как только мы забываем об этом, сразу же начинаются проблемы. Когда подойдет твоя очередь на жилье — в следующем декабре?.. Я попробую поговорить, чтобы тебя передвинули пораньше, а пока заведи себе хотя бы котенка, его можно будет держать и тут…»
Ольга безразлично кивала, со всем соглашаясь. Ненужный разговор. Интим-подруга? Домашняя зверушка? Все это эрзацы уюта, как и одобренные начальством ритуалы вечернего чаепития с обязательными шутками и натужно-веселыми розыгрышами. Видимость жизни.
— Вострецова? Сей минут на инструктаж к Сцилле Харибдовне!
Зычный голос Галки Васюкевич разносился по всему зданию и, уж конечно, долетал до кабинета
