уважающего противника: он, Тим Гаев, пришел сюда вовсе не для того, чтобы убегать, как заяц…
Совсем для другого.
Пусть думают, что, заметив или только, заподозрив неладное, он очертя голову бросился наутек. Пусть ловят его по всему району. Пожалуйста! И чем дольше, тем лучше. Побегайте. Кроссы полезны для здоровья. Прочешите лесной массив, подышите воздухом.
— Прошу прощения, — прошептал Тим, — но я с вами бегать не буду, у меня тут дела…
Пластаясь по земле, он выполз из лопухов, пропресмыкался на животе до широкой промоины и, укрывшись в ней, высунул голову из кювета. Расстояние до коттеджа он оценил метров в пятьдесят пять — шестьдесят. Многовато… И все-таки дистанцию надо было преодолеть за один нырок.
С дыхательной гимнастикой пришлось поторопиться. Еще один, последний взгляд в сторону финишной точки нырка — запомнить, мысленно пересчитать реальное расстояние в шаги в клейком лиловом киселе… Нет, не пересчитать — прочувствовать! Нет места формальной логике, иначе телепортация была бы наукой, а не искусством…
Пошел!
— Слыхала? — спросила Ольга, повернув голову на звук.
Лидка пожала плечами:
— Еще кто-то телепортировал из коттеджа…
— А не в коттедж? — Глядя на растерянных девчонок, Ольга рассмеялась торжествующе и зло. — То-то! Он умный. Он всех провел. Да ведь и я тоже ученая…
И, вспомнив о горьком «учении», она быстро и деловито проверила не только то, готов ли к бою автомат, но и легко ли вынимаются метательные звездочки из специально нашитых кармашков в рукавах.
По отработанной до рефлекса еще в полицейской и коле привычке в любой обстановке первым делом намечать три—четыре маршрута телепортации она еще при свете дня оценила дистанцию нырка до коттеджа — тридцать три метра плюс-минус один. Чепуха. Она могла бы пройти эту дистанцию на одном вдохе после трех дальних нырков подряд.
— Схожу проверю. Вам оставаться здесь, продолжать наблюдение, активных действий без меня не предпринимать. Ясно?
— А… — начала было Лидка.
— Повторите!
— Без тебя ничего не предпринимать, — покорно отозвались обе. Лидка, правда, демонстративно развела руками: вижу, мол, что с нашим сержантом творится что-то неладное, и крайне жаль, что ничего не могу поделать… Придется впоследствии поставить Лидке на вид попытку обсуждения приказа. Распустилась.
Три глубоких вдоха-выдоха. Достаточно. Пошла!
28
Когда ты накрепко зажат в цепких объятиях Вязкого мира, когда твоя кровь несет по клеткам что угодно, но только не кислород, когда легкие начинают пылать огнем — только тогда ты начинаешь хорошо понимать ныряльщиков, ушедших под воду слишком глубоко, чтобы вынырнуть, альпинистов и лыжников, зацементированных в сорвавшейся лавине, шахтеров, живьем похороненных в засыпанных обвалом штреках…
И тогда тебе начинает казаться, что стоит лишь совершить самое малое, но обязательно правильное телодвижение, как снова можно будет вдохнуть полной грудью сладкий воздух, а потом снова и снова, чтобы, отдышавшись, фыркнуть и немного сконфуженно посмеяться над своими страхами.
Не верь иллюзии. В Вязком мире мозг рождает опасные фантазии. Отринь их. Терпи и двигайся. Не верь капризному серому веществу — верь мозжечку и спинному мозгу. Они не фантазеры, а работяги, и только они способны вывести тебя на воздух. А уж если не смогут они, тогда не сможет никто.
«Пора! Пора! — кричит каждая извилина, норовя подсунуть тебе искаженную картину реальности. У нее голод, она делает вид, что не может ждать ни секунды, хотя на самом деле просто не желает потерпеть еще немного. — Пора! Ты уже дошел! Выныривай!»
Ложь. Не слушай этих воплей, слушайся инстинкта расстояния, доверься мышечной памяти. Переподчинил себя разуму — пропал.
Потому что он не разум. Он знать не желает то, что тебе на самом деле нужно, — он лишь назойливо напоминает тебе о том, чего тебе хочется. Чаще вкрадчиво шепчет, иногда говорит с подкупающей прямотой, а бывает, и вопит…
Вот только к фундаменту подлинного разума — здравому смыслу и инстинкту самосохранения — его вопли не имеют никакого отношения. А без фундамента завалятся стены.
«Пора! Ну что же ты? Решил проскочить мимо, перестраховщик? Выныривай!»
Нет.
«Немедленно выныривай — и спасешься! Это — жизнь!»
Нет.
Если я с громким хлопком выйду из Вязкого мира на лужайке перед коттеджем, моя жизнь не продлится и нескольких секунд. Но если я добреду в липком киселе до коттеджа и вынырну внутри него — я, возможно, проживу дольше. Минуту или даже несколько. За это время я обязан разобраться в игре Департамента со мною. Может быть — прийти на помощь той, кто нуждается в моей помощи, ждет меня… Каждый день ждет. А потом… не знаю, что будет потом. Попробую вывернуться и на этот раз. Мы вместе попробуем…
Сколько еще идти?.. Пожалуй, шагов пять—семь. В лиловом желе шаги медленные, почти как у водолаза в неподъемном скафандре. Пять шагов — это секунд десять. Нечеловечески много.
«Выныривай или дыши!»
Мозг уже не уговаривает — он паникует. Он дико боится умереть, забыв о том, что он лишь часть меня. Еще немного, и он прикажет мне дышать ядовитым коллоидом. У тех, кто не вышел из Вязкого мира, одна судьба с утопленниками — разница лишь в том, что утоплое тело можно найти, обшарив дно.
Но нет дна в Вязком мире, как нет в нем верха и низа. Слишком многое говорит за то, что вне человек а Вязкий мир не существует вообще. И тем не менее он до дрожи реален.
Я вижу его. Или это всего лишь лиловая мгла у меня в глазах?.. Наверное, мгла, потому что я вижу страннее, похожие на полярное сияние, сполохи и чувствую, что мои веки плотно закрыты…
Пора выныривать? Нет, сделаю еще один шаг… потерплю. Теперь — пора!
Не выпускает лиловая тьма.
Еще шаг вперед, и еще попытка…
Нет.
И вопль, рвущийся изнутри: «Дыши! Дыши!»
И теплые, мягкие, ласковые руки, баюкающие меня под немудреную колыбельную… Что это? Я начал вспоминать свою жизнь? Ясный симптом… Ну нет, не дождетесь!
Еще один шаг вперед — и вверх!
Опять мимо.
«А если они и в коттедже взорвали антителепортационную петарду с дурацкими конфетти?!»
Тогда конец.
Еще вверх! Ну…
Я рушусь спиной на что-то твердое, но, к счастью, не угловатое. Да это же пол! Просто-напросто пол, вдобавок покрытый тонкой ковровой дорожкой… Наплевать на ушибы — я прошел дистанцию, и я дышу! Я могу дышать!
И в течение нескольких секунд не могу заниматься ничем другим, беззащитный, как младенец. Приходи и бери меня… Почему никто не приходит?
Потому что никого нет. Большая неосвещенная комната совершенно пуста. Свет фар с шоссе
