переживу эту ночь. Вероятно — если на этот раз везение даст осечку.
Иди, девочка, иди… Шагай ровно. Продавливай сволочной ядовитый коллоид. Через несколько секунд ты будешь на свободе.
А я, наверное, снова надорвусь, моя сопутствующая пороговая масса катастрофически упадет, и, возможно, мне придется бросить автомат. В худшем случае она упадет до нуля или даже до отрицательной величины, и тогда в последний миг я признаю, что операция Департамента завершилась частичным успехом. Но будем рассчитывать на лучшее…
А не надорвался ли я уже? Иду, тащусь через мерзкое желе, думаю обо всех сразу, как будто имею на это право, строю планы на будущее… а сумею ли покинуть Вязкий мир? Вот будет номер, если нет. В назидание последователям.
Ну же… выход!
Не получается. Тычок пленнице под ребра, шаги вверх по невидимым ступеням. Еще попытка…
Нет. И снова вверх. В худшем случае свалюсь с высоты нескольких метров, но хотя бы отделаюсь от конвоируемой. Одному не в пример легче.
Не выходит. И уже нет воздуха. Полжизни за один вдох… Пусть воздух будет насыщен какими угодно миазмами — лишь бы вдохнуть!
Мне не выйти из Вязкого мира. Не позже чем через десять секунд удушье возьмет свое, оно дожмет меня, и я глотну отравленного лилового желе. Уж лучше бы меня изорвали в клочья пули на лужайке перед коттеджем…
Попытка! Попытка! Попытка!
Ну же… Рывок вверх — и вон отсюда!
Вверх!
Нет лилового желе. Сумрак. Просто сумрак с узкой светлой полосой приближающегося рассвета. А над головой — половинка убывающей луны!
Я дышу! Я снова могу дышать! Сладость чистого ночного воздуха не сравнима ни с чем, куда до нее вкусу изысканных кушаний, наркотической эйфории, оргазму! Сравниться с нею может лишь отсутствие боли после долгих мучений. И пленница тоже дышит вовсю. Дыши, дыши… Жаль только, что после двух- трех вдохов блаженство начинает таять, а после десятка вообще сходит на нет.
Куда это меня выбросило? Где деревья, коттедж, разъяренные спецназовки?..
Ничего нет. Глубоко подо мной лежит чернота, вся в оспинах редких огоньков, а вот та цепочка огней — наверное, машины на шоссе, а вон то обширное мерцание — ночные огни столицы, скупые по причине энергетического голода.
Я падаю?
Нет. Мертвой хваткой вцепившись в мою ненужную пленницу, я неподвижно завис где-то между небом и землей. Не знаю, как я сюда попал. Да, рвался вверх, все правильно… Но не настолько же вверх!
Хотел выйти из Вязкого мира? Что ж, вышел. Но куда?
А может, я уже умер и теперь обозреваю свысока земную суету?..
Интересная мысль. Обдумаю после.
Туда! К городу!
Картина внизу меняется. В хаосе огней угадывается паутина проспектов, площадей, прямых улиц и кривых улочек… вон и набережная, извилистая, как ползущая змея. Пусть себе ползет куда хочет, а у меня свой путь.
Евгения Фаустова!
Я мчусь на небольшой высоте, а подо мной на бешеной скорости мчится машина. Скорее! Скорее! Быть может, еще не поздно взять полупроваленную операцию в свои руки и прихлопнуть-таки зловредного эксмена Гаева! Оргвыводы будем делать после, сейчас Гаев — это главное. Скорее…
Спеши. Суетись. Карай и милуй. Играй в свои игры.
Присцилла О’Нил!
О, да она стала совсем старушкой! Седенькая, сгорбленная… Кончается ночь, а она все не спит. Шторы в комнате плотно занавешены. Что с тобой, умная и справедливая командующая? Тебя вышвырнули в отставку и теперь тебе больно видеть звездное небо? Погоди сдаваться. Взбодрись, найди в себе силы жить, и ты увидишь еще много удивительного, я обещаю…
Марджори!
Не знаю, какой это город и какой материк. Знаю только, что она недавно родила девочку и счастлива и вся принадлежит ей. Я ей не нужен. Дочь не отберут. Властям сейчас вообще не до Марджори…
Мне тоже. Я лишь позволяю себе украдкой поглядеть на мою дочь и умилиться, жалея все же, что не родился сын.
Я бы его инициировал. Научил бы тому, чему только что научился сам. Он бы у меня вообще не знал лиловых кошмаров Вязкого мира.
А вслед за ним я инициировал бы какую-нибудь девчонку, чтобы счет был равный. Не злитесь на меня, мужские шовинисты, — я не хочу, чтобы маятник качнулся в обратную сторону. Пусть скользнет к нижней точке и замрет навсегда. Такие подарки надо делать всем или не делать никому.
Вот она — настоящая телепортация, та, о которой мы мечтали, продираясь вслепую сквозь клейкий коллоид!.. Мгновенное перемещение на любое расстояние. С точным адресом. С возможностью сначала увидеть то, что ТАМ, а потом уже решить, стоит ли перетаскивать туда все тело…
Что же — это следующий уровень? Это то, что настолько же выше привычной натужной телепортации на несколько десятков шагов, насколько она выше полного неумения телепортировать? И я — от отчаяния, наверное, — еще раз совершил невозможное?
Похоже, да. Иного объяснения я пока не вижу.
Катакомбы!
Там тревога. Вернулись обе группы, Мустафа рвет и мечет. Удвоено наблюдение, на случай штурма готовятся ловушки, для экстренной эвакуации расчищаются резервные лазы. Разбуженные мальчишки испуганы, Матвейка тихонько хнычет… Если я не вернусь до вече ре, отряду придется перебазироваться неведомо куда.
Но я вернусь, конечно…
Чужак!
Россыпь колючих звезд. Темное тело на мгновение заслоняет пылающий клубок Солнца. Да нет же, мне не сюда. Внутрь!
Живая плоть живого корабля. Очень серьезно, словно выполняя не слишком любимую, но крайне ответственную работу, мой двойник по-прежнему играет в ножички с Двускелетным…
Ф-фу… Прочь отсюда! Дядя Лева!
Над столицей только-только разгорается заря, а здесь, на берегу неведомой мне таежной речки, уже откричали свое птицы, поприветствовав утро. Трое бородатых бродяг, один — постарше, седой и сутулый, другой — рослый, покрепче и помоложе, третий — совсем юнец, собираются завтракать. Под закопченной кастрюлей, пристроенной над сложенным из угловатых камней очагом, потрескивают в огне сухие и не слишком смолистые ветки. Партизанские костры не дают дыма. Тормози, водитель, моя остановка.
Вернее, наша. Выходим, леди.
Все трое отшатываются, разинув рты. Падает кастрюля, выливая в огонь недоваренную ушицу, шипят уголья, из очага вздымается немаленькое облако пара с пеплом. Плевать.
— Ну, здравствуй, дядя Лева, — говорю я фальшиво спокойным голосом, словно мы расстались только вчера. — Привет, Гойко… А это кто с вами?
30
