Медленно приближается гудящий клубок. Почти коснулся лица – а я ни отклониться, ни отвернуться не в силах, не говоря уже о том, чтобы убежать или – пропадать, так с музыкой! – подшибить Прыткую камнем. «Ну вот и все, – думаю. – Ну вот и все…»
Не все, оказалось. Повисел осиный рой перед моим носом, обдал странным запахом – и назад, к Прыткой. Вытянулся веревочкой и в сумку уполз. Смолкло гудение.
Попробовал шевельнуть мизинцем – могу! Полной воли над мышцами еще нет, но прогноз, как говорят медики, благоприятный!
Что ей от меня надо, этой полуобезьянке-полулетяге? Если я для нее добыча, то на каком основании еще жив? Похоже, она имеет на меня какие-то виды, но вот какие?
А она глядит на меня огромными глазами, ни звука не издает – и тут, представьте, на меня чесотка напала. Да такая, что я вытерпел всего несколько секунд, а потом взвыл, заплясал и давай скрестись! Сразу чувствительность к мышцам вернулась. Деру себя ногтями, а толку нет – «эластик» мешает. Муки адовы. Зарычал я по-звериному, разодрал молекулярный шов, вывернулся из своей одежки, как змея из кожи, остался голым, как Адам…
Кожа вмиг перестала зудеть. Да что за черт, а?
И уже догадываюсь, кто тут виноват…
– Так это, значит, ты? – вопрошаю я Прыткую не самым любезным тоном. – Твои штучки?
Никакой реакции.
– А ну-ка… Если это твои фокусы, верни мне чесотку. Да только чур ненадолго!..
Я еще не договорил это, как почувствовал, что зря я чесотку заказал. Мог бы попросить что-нибудь менее мучительное.
– Хватит! Хватит, сказано тебе!..
Отпустило. Оно, конечно, приятно, с одной стороны, а с другой – с какой стати она лезет в мои внутренние дела? Насколько я понимаю, желание почесаться возникает в мозгу и не всегда связано с потребностями кожи. Об этом многое могут порассказать те, кому ампутировали руку или ногу. Конечностей нет, а они чешутся.
Значит, она наглым образом влезает в мой мозг?
– Ну вот что, – говорю я ей. – Я человек. Ты – зверушка. Ступай себе. Нам не по пути, понятно?
Опять нет ответа. Ну, как хочешь. Если гора не бежит от Магомета, то Магомет сам уйдет от горы. Пешочком.
– Счастливо оставаться! – и ручкой ей сделал. Да что за… Опять не могу шевельнуться!
Не отпускает Прыткая меня от себя. А на что я ей? Для забавы? Или – страшно подумать – я не более чем питательный ресурс для ее осиного роя, в данную минуту не голодного? Живые консервы к ужину?
Все возможно. И мало-помалу снисходит на меня понимание: все, что я делал с сегодняшнего утра, а может, и со вчерашнего, не было моими сознательными действиями, а диктовалось чужой волей. Спуск с седла… ночной покой… ловля «пескариков»… уход, почти бегство в безопасную часть долины… Мной управляли! Дергали меня за веревочки, как бессмысленную тряпичную куклу. А для чего?
Не знаю. Готовлюсь к худшему, уже не очень надеясь на лучшее. Молюсь неслышно. Господи, не оставь! Господи, помоги! Укрепи мя, Господи!
Пауки на ум приходят. С крестом на толстом пузе, с правильно-геометрической ловчей сетью. Молилась муха мушиному богу, застряв в паутине… И все равно молюсь. Помогает.
20 мая, полный кошмар.
Все очень плохо. Наверное, мне не вырваться. Но если так и случится, если я никогда не вернусь в родной мир, то пусть хоть эти диктофонные записи когда-нибудь будут прослушаны людьми. Я лазутчик, я привык рисковать своей шкурой, и, в общем-то, нет ничего странного в том, что иногда тот или иной мой коллега не возвращается из разведки. Мысль о смерти не приводит меня в панический ужас. Гораздо меньше мне нравится роль без вести пропавшего. Финал жизни тоже должен иметь какой-то смысл.
Вот почему я постараюсь делать записи почаще и сохранить диктофон во что бы то ни стало. Острым камнем я сумел вырезать его из рукава «эластика» – ну и намучился же! – и вместе с маячком привязал к запястью тонкой лианой. Прыткая это видела и не возразила. Наверное, решила, что получившийся браслет на одежду «не тянет» – в лучшем случае на украшение. «Эластик» ей не нравится, наверное, потому, что она прекрасно обходится без всякой одежды и не понимает ее пользы. Днем – согласен, но ночами здесь бывает прохладно. Однако Прыткая позволила мне набрать в лесу дров и развести костерок для обогрева. Добывать огонь трением не понадобилось – я просто наведался в выжженную полосу, где еще тлело. Обжег пятки, между прочим, и насажал колючек, пока не догадался отодрать от дерева два куска коры и примотать их к ступням древесными волокнами.
Прыткая выразила неудовольствие – наказала меня коротким приступом мигрени, но избавиться от допотопных тапочек не заставила. Может, она хотя бы отчасти понимает мои нужды?
И вообще, чего ей от меня надо? Наверное, я не пища – в противном случае я не был бы отпущен в лес. Похоже, и в симбионты я не гожусь, ибо что могу предложить? А может, я просто раб? Тогда почему Прыткая не внушила мне безумную любовь к какой-нибудь деятельности? Раб должен ворочать на хозяина. Тут можно ворочать, например, камни. А я чем занимаюсь?
Сижу у костерка, греюсь. Прыткая к огню не идет, но она где-то неподалеку, я ее чувствую.
А что, если я не пища, не симбионт, не раб, а попросту игрушка? Если не для самой Прыткой, то для ее детеныша, что сидит в сумке, не занятой осами. А? Интересная мысль.
По-моему, меньше всего я похож именно на игрушку. Но у высокоразвитых созданий из иного мира могут быть свои взгляды на этот вопрос.
А в том, что Прыткая принадлежит к высокоразвитым существам, у меня давно не осталось никаких сомнений. Возможно, она даже разумна в той или иной мере.
Это-то и есть самое худшее. Зверушку я мог бы приручить. Но если Прыткая начнет приручать меня, мне это оч-чень сильно не понравится! А ведь, кажется, уже начала…
Но по порядку. Вчера, надо признать, я был загипнотизирован. Помучив меня, чтобы отбить охоту удрать, и поняв, что урок мною усвоен, Прыткая «отпустила вожжи». А я не бегу, нет, не бегу! Вот и в лес сходил без попытки удрать (а как хотелось!). На закате костерок развел, посидел возле огня, потом прилег. Спать буду, ясно? Я тихий, я покорный, не надо меня наказывать, мне очень нравится жить под чужим руководством…
И впрямь уснул. Однако ненадолго – есть у меня умение просыпаться в нужный час. В данном случае – незадолго до рассвета.
Угли в кострище давно пеплом подернулись. Темно, но кое-что увидеть можно. Луна сегодня яркая и, по-моему, выросла в размерах. Туча над северным хребтом подсвечена багровым пламенем – вулкан никак не угомонится. Контуры предметов вполне отчетливы. Чего же мне еще?
Шагах в десяти спит Прыткая – сунула голову под перепонку и смахивает то ли на большую птицу, то ли на карлика, закутавшегося в темный плащ. Нет, спасибо, пытаться разделаться с нею, пока она видит сны, я не стану. Пока подкрадешься, пока замахнешься камнем – наверняка проснется. Всегда считал себя человеком рисковым, но к самоубийцам прошу меня не причислять. Гипноз и осиный укус мною уже испытаны – спасибо, больше не хочу.
Тихо-тихо снял я опорки, чтобы ненароком не нашуршать. Медленно-медленно встал. Почти не дышу. Тихонько иду, трогаю пальцами ног почву, прежде чем наступить. А ну как хрустнет веточка, покатится камешек?
Нет, все тихо. Ай да я! Удалился шагов на сто, пошел быстрее. Минут через десять под ноги стал попадаться щебень с острыми углами, и я обулся. Правильно ли иду? Вроде правильно. Сначала на запад, потом сверну влево и с утренней зарей уже буду подниматься на тот перевал, что я вчера приметил. На север хода нет, значит, пойду на юг. Отделюсь от Прыткой хребтом, а лучше двумя. В одной долине с ней мне места нет.
