тепла, а для освещения и отпугивания хищников? Если так, то они не только лишены всякого чутья, но и редкостно тупоумны. Им не видно ничего вокруг, зато их великолепно видно. К тому же любой хищник на Беспокойной прекрасно знаком с огнем и не испугается кучи пылающего хвороста.
Она не могла уловить мысли двуногих на расстоянии. Еще до середины ночи любопытство победило. Взобравшись на вершину самого большого дерева, она поймала порыв встречного ветерка и ринулась ему навстречу. Лавовое поле отдавало накопленное за день тепло, рождая восходящие потоки. Расправив крылья, она летела почти без потери высоты.
Что это расставлено вокруг лежбища двуногих? Она уловила незнакомые электромагнитные поля. Ну точно, двуногие поручили охрану своего сна неживым слугам.
Попытка подавить сторожей не удалась, заставив подумать, что хоть в чем-то двуногие оказались не очень глупы. Она заложила пологий вираж, облетая лагерь двуногих по широкому кругу. Вскоре с неживыми сторожами все стало ясно: они не могли убивать или калечить чужаков по своему разумению, а лишь будили спящих. Любопытно узнать, насколько эффективна такая охрана…
Сирена взвыла, когда она пролетала над спящими.
7 мая, ситуация тревожная.
Вскочил от воя. Где, что – не пойму. Ясно только, что «сторожок» сработал. Темно, только угли костра едва рдеют под серым пеплом. Клоп включил фонарик – да снопом света прямо мне в глаза! Мне только почудилось, будто над нами пролетело что-то. Воздух слегка всколыхнулся, это точно. «Стреляй!» – орет мне Кошмарик, а куда стрелять? Ничего не вижу. Когда отморгался, опасность уже миновала. «Птица, наверное, – бурчу я, укладываясь сызнова. – Просто птица».
Клоп с Кошмариком меня раззявой обозвали, а за что? Сами-то не лучше. Надо было освещать цель, а не меня. В кого мне стрелять, ослепленному? В черноту? А сами что же – безоружные? Зачем им стволы – мушкой спину чесать?
Высказал я им эти соображения и до рассвета так и не заснул – маялся то в полудреме, то в полном бодрствовании, ловя ухом каждый шорох. Мысли в голову лезли… странные.
Почему я не выстрелил вверх на колыхание воздуха – вот что интересно. Попал бы, не попал бы – вопрос второй, но почему не нажал на спуск? Ведь по идее должен был. На автоматизме. Как всякий лазутчик, прошедший не одну планету со зверьем, я и жив-то до сих пор только потому, что в критических ситуациях стреляю раньше, чем осознаю свои действия, и вот что примечательно: стрелковый рефлекс часто был спасителен, иногда бесполезен, но вреден – никогда. Так почему же я не выстрелил?
Вспомнил все до мелочей – понял. Палец на спусковом крючке не согнулся – вот почему. Спросонья, наверное. Знаете, как бывает в кошмарном сне, когда ты то ли убегаешь от опасности, то ли, наоборот, гонишься за кем-то, а ноги не двигаются, словно отсиженные. Отвратительные сны, терпеть их не могу. Ну а тут, видно, то же самое, только с пальцем на спусковом крючке. По инерции. Не успел я, видно, понять, где кончился сон и началась уже явь.
Не очень убедительное объяснение, но иного я не нашел.
А пролетела над нами, конечно, птица. Наверное, случайно. Хотя встречались мне такие пташки, что с ними можно только свинцом разговаривать. Но эта не из тех – во-первых, всего одна, а во-вторых, пугливая. «Сторожок» ей дал децибелами по ушам, больше не сунется.
На рассвете загудела земля, заходила ходуном, но не так сильно, как при первом землетрясении, и вскоре угомонилась. Клоп сказал, что это первый, но не последний из повторных толчков. Норма, в общем. Так и должно быть, опасаться нечего. После большого землетрясения всегда бывают повторные толчки, и всегда они слабее основного.
Не позавтракав, принялись за работу. Я в лес потопал – за бревнами. Бобровая у меня специальность. На всякий случай осторожничаю, верчу головой, особо присматриваюсь к густым кронам, автомат снял с предохранителя. Ну подходите ко мне, вы, любители плоти, угощу с удовольствием. Не плотью, конечно.
Одно бревно приволок, чуть отдышался, за другим пошел. И тут…
Лес на опушке редкий, деревья стоят далеко друг от друга, кроны не смыкаются над головой. Да сколько раз я уже тут проходил! Иду, не жду опасности. Вот дальше, в буреломе – там все может быть. Там работаешь почти ощупью, а все внимание – на наружное наблюдение. Потому как будь я голодным зверем – не упустил бы случая кинуться с дерева на загривок тому, у кого руки заняты.
Но знаю преотлично: опасность реальна как раз тогда, когда ее не ждешь, а посему не теряю бдительности.
Ап!
Словно током меня пробило. Замер я, не завершив шага. Не поднимая головы, веду взгляд вверх, аж боль в глазных яблоках и резь от пота.
Вот она – ночная «птица». На ветке сидит, на меня смотрит. Я сразу понял – та самая, что позавчера стороной пронеслась.
Но не совсем птица. Точнее, совсем не птица. Клюва нет, а есть личико, карикатурно напоминающее человеческое. Личико маленькое, как у гнома или микроцефала, отчего глаза, уши и лоб кажутся ненормально большими. Хотя вряд ли они больше моих.
И эти-то огромные, почти совиные глаза смотрят прямо на меня, не мигая и не выражая ничегошеньки. Крылья? Нет у существа крыльев. Есть одна перепонка, натягиваемая передними лапами, и другая, натягиваемая задними. Что за притча? Человекообразная летяга? Планирующий лемур? Хотя хвоста вроде нет… Летучая обезьяна, как в стране Оз?
А главное, чего она на меня глазеет? Гипнотизирует, что ли? Так это зря. Никакой гипнотизер ничего со мною не сделает, если я сам того не захочу, проверено.
А вот я могу сделать! Подстрелить это чучело – и вся недолга. Окажется съедобной – прекрасно! А не окажется, так все равно поделом ей. Пугать нас ночью и остаться безнаказанной – это она много хочет.
Не торопясь, чтобы не спугнуть, нащупал рукоять автомата, положил палец на спусковой крючок, повел стволом вверх. Вот так. Сейчас хлестнет по тебе свинцом, кувыркнешься ты с ветки, уродина глазастая, и послужишь пищей если не нам, то науке…
Потемнело в глазах. Странно: я не кисейная барышня, а до голодных обмороков мне еще ой как далеко! Устал, конечно, но ведь не слишком. Может, надышался? Надо проверить фильтр.
Секунда – и упала с глаз пелена. Ну то-то. Я вам не какой-нибудь слабогрудый задохлик, я лазутчик и Потаскун! И не жертвой явился я в этот мир, а хозяином! Пусть будущим, но хозяином! Несмотря на.
Глядь на ветку – нет там летяги, как и не было. А, вот она! Успела перескочить на соседнее дерево. Прыткая. Но пуля проворней.
Не могу согнуть палец!
Что такое? Почему? Ведь выцелил же, осталось нажать на спусковой крючок… Не могу! Пот с меня прямо-таки ручьями льется, стараюсь шевельнуться, да куда там! Оцепенел я под взглядом летяги – не шелохнуться. Тот же сон, только наяву и оттого стократ жутче. Страшно мне! Ужас липкий, текучий. Не обмочиться бы…
Вдруг – гудение. Вижу, как в тумане: откуда-то из брюха летяги с сердитым гулом вырывается рой черных, как антрацит, ос и ну носиться вокруг меня. Одна села на руку да как цапнет! «Эластик» на раз прокусила, тварь! Никогда не думал, что такое возможно.
Я свету невзвидел. Раз на Земле-1 меня шершень куснул, так та боль по сравнению с этой вроде легкой щекотки. Жуткая боль, невыносимая. Если выбирать между ней и костром инквизиции, я бы выбрал костер.
Мне бы вопить, метаться, а я не в силах шевельнуть ни одним мускулом. Ничего не вижу, не слышу, дышать тоже не могу. Я человек тренированный, а все равно не понимаю, как мое сердце это выдержало. По идее миокард должен был порваться так, что брызги наружу!
И вдруг р-раз! – отпустила боль. Как-то сразу, рывком швырнуло меня из адского небытия в райское
