Раньше меня редко посещали такие мысли, а теперь нет от них никакого спасения. Даже в тренировочном полете – нет-нет да и накатит. И ведь понимаю умом, что во всем этом мозговом онанизме нет ни малейшего толку, а поделать с собой ничего не могу. Наверное, это оттого, что уж очень немного времени нам осталось: две недели, четырнадцать земных суток… то есть с утра было ровно четырнадцать, а сейчас уже меньше. Шевелится что-то внутри, протестует, пытается напоследок додумать, понять что-то очень важное… И не один я такой.
Идет время. Был зеленым салагой, стал старожилом… Вдвое выросла база на Ананке. Четвертая космическая эскадра доведена до штатного состава в шесть полноценных эскадрилий, двадцать четыре звена, половина пилотов имеет сто и более часов самостоятельного налета, техники обучены, боеприпасов и топлива хватит с избытком… А главное, сейчас мы знаем больше, чем год назад. Яркие вспышки десятков уничтоженных зондов выявили точную конфигурацию невидимого барьера и скорость его приближения. С высокой долей вероятности мы можем назвать звезду, окруженную семьей планет – кстати, давно открытых, – вероятно, служащих колыбелью иной цивилизации. Невзрачный желто-оранжевый карлик в Геркулесе, едва видимый невооруженным глазом, оказался центром гигантской, в сотню световых лет, кордонной сферы, кажущейся плоскостью в том малом ее кусочке, что достался на долю Солнечной системы. Границы.
Барьера, который патрулируется. За которым любой чужеродный предмет, не принадлежащий к классу мертвой природы, будь то искусственный аппарат, подопытное животное, эксмен или человек, будет уничтожен столь же неотвратимо, как неотвратима гибель комара, столкнувшегося с ветровым стеклом мчащегося автомобиля. А комар точит свой хоботок в безумной надежде прободить им стекляшку…
Более того: выяснилось, что нас предупреждали! В обширных архивах Гобийской радиообсерватории был найден обрывок необычного сигнала, принятый более сорока лет назад, не вписавшийся в программу наблюдений и успешно забытый, а ныне, после ряда попыток расшифровки, трактуемый как недвусмысленное предупреждение землянам.
Конечно, они знают о нас если не все, то многое. Кабельное телевидение есть только в городах, а значит, по-прежнему летят мегаватты в эфир. Как сто, как двести лет назад. Интересное у чужих, должно быть, составилось мнение о нас по просмотру теленовостей, спортивных программ, шоу и сериалов… В последнее время с ними отчаянно пытаются договориться, используя крупнейшие антенны и мощнейшие передатчики, хотят объяснить им что-то, и за посланиями сестрам по разуму, свидетельствующими о нашем глубоком почтении и уважении со всеми вытекающими намеками, легко угадывается детски-жалкое: мы нечаянно, мы больше не будем, не трогайте нас, пожалуйста! Честное слово, этого больше не повторится!..
Нет ответа.
Мы не знаем, как они выглядят, но они в общем-то совсем не странные, эти существа, объявившие сферу радиусом в сто с хвостиком световых лет своей неприкасаемой вотчиной. Наши мозги очень даже способны их понять. Это – мое, понятно? Место занято, не лезь, плохо будет. Не понял – твои проблемы. Тебя предупредили, а если ты глуп, самонадеян, ленив или чересчур немощен, чтобы уйти с дороги, – пеняй на себя, мы умываем руки. И умытыми руками оботрем чело (или что там у них есть?) по окончании трудов праведных, покончив со слабыми или непонятливыми с их жалкой Манией величия и смешными амбициями…
Не вполне по-человечески – но похоже. Они, в отличие от нас, не нахраписты, нет, они только упорны и последовательны в защите своего, только своего…
А ведь мы агрессоры! Какая, с их точки зрения, разница – вольные или невольные? Непринципиальный вопрос, никак не влияющий на результат…
Давным-давно, еще в училище-интернате, нам крутили эпизод из древнего черно-белого фильма, по всей видимости, только для того, чтобы лишний раз наглядно подчеркнуть махровую мужскую тупость: во время какой-то войны мужчины даже не шли – перли в атаку густыми колоннами, дурным нахрапом, и единственная женщина покосила их чуть ли не всех из допотопного пулемета с водяным охлаждением… Вот так и мы. Прем. Только в том эпизоде немногие уцелевшие все-таки пустились наутек – а куда же утечь нам? Сидя на своем шарике, мы совершаем сидячую агрессию. По хитрой спирали, прозванной эпициклоидой, Земля, подобно звездолету без управления, приближается к барьеру с точностью часового механизма, и человечество с нее не спрыгнет.
Звездолет Терра.
Но первыми войдем в чужое пространство мы, семьдесят две капсулы Четвертой эскадры, базирующейся на Ананке…
– Подождите! Цок-цок-цок.
– Чего тебе? – оборачиваюсь я к Мустафе Безухову.
– Вы… – начинает он.
– Чтобы я это «вы» в первый и последний раз слышал, – прерываю я. – Усек?
– Да… Я хотел спросить тебя: правда ли, что пилотов на базе в два раза больше, чем капсул?
– Откуда слышал?
– Говорят…
– Врут, – ворчу я. – Процентов на десять – может быть, а вдвое – нет.
– Во время э… операции эти десять процентов останутся на базе?
– Разумеется. – Я удивлен. – Где же еще?
– Есть версия, что весь персонал будет эвакуирован с базы до начала боя, – сообщает Мустафа.
– А-а… Хорошая версия. Только ложная.
У него немой вопрос в глазах. Я машу рукой туда, откуда только что пришел:
– Если не лень, поднимись в башенку к дежурному, взгляни оттуда на скалы повнимательнее. При подходящем освещении над одной из них увидишь носовую надстройку транспорта «Незабудка», он может взять сотню пассажиров… ну, при очень большом желании можно впихнуть в него и две сотни – если друг на друге и на голодном пайке. Может, удастся задержать до боя один-два грузовика – еще от силы человек пятьдесят. Как ни крути, а не меньше полутора сотен останутся на Ананке – гореть. Думаешь, почему никто из пилотов не хочет остаться в резерве? Из кожи вон лезут, выкладываются в учебных полетах на все сто… Отдать концы в драке, знаешь ли, несколько приятнее, чем сидеть и ждать. Понял?
– Понял.
– Впрочем, кому что нравится. Ладно, тебе решать… Что нового на Земле?
– Не знаю.
– То есть?
– Я сюда не прямо с Земли, я с лунной базы. Годичный курс подготовки.
Значит, Мустафа Безухов не такой уж желторотый новичок, как я полагал, – провел во Внеземелье немногим меньше времени, чем я.
Тем лучше. С новичками сплошные проблемы. Некоторые из них паникуют в невесомости, другие боятся открытого пространства, третьи, наоборот, страдают клаустрофобией. А иные на полном серьезе интересуются, почему в космосе черно и днем и ночью.
– Ясно. А что хоть слышно-то?
– Да все то же, – машет он рукой. – Сперва информацию, понятно, придерживали, ну а как пошли слухи, так и началось: сомкнем, мол, ряды, выстроим непробиваемый этот, как его… щит, дадим эксменам шанс оправдать свое существование, ну и все в таком духе. Производство космических вооружений, то-се… насчет толку не знаю, а шуму много. Под эту музыку гребут кого ни попадя, кроме отъявленных олигофренов, в основном на заводы. Я в космос попал в общем-то случайно…
– Все попадают случайно. А кем ты был на Земле?
– Шофером автоцистерны, молоко возил. Еще ковбоем на родео – у меня координация хорошая, все кости целы. А до того – дояром на ферме…
– Кем-кем?
– Дояром. Оператором доильного аппарата. Ну а первотелок – тех надо руками раздаивать…
– А ну-ка дай пять.
У него не кисть – тиски, хотя пальцы тонкие. Сразу видно, что дояр квалифицированный. С минуту мы с каменными физиономиями меряемся силой: кто скривится от боли? Наконец я сдаюсь:
