никакого механизма переноса — есть механизм копирования. Я это утверждаю. Люди населяют Плоскость вот уже несколько столетий, этот факт доказан находками архаичной утвари, и вы его не оспариваете, не так ли? Далее: Плоскость, судя по всему, весьма велика, и люди попадают сюда достаточно регулярно. Вот вам второй факт. А вот вопрос: разве на Земле не было бы замечено исчезновение значительного количества людей?
— Почему же не замечено? — возразил Фома. — Очень даже замечено. Люди умирают достаточно регулярно. И молодые, и старые...
Георгий Сергеевич задумчиво потер подбородок. Потом хихикнул:
— То есть вы считаете, что мы с вами находимся на том свете? Мы умерли? Гм... Я что-то об этом ничего не помню.
— Я тоже. Кое-кто в этом уверен, но не я. Даже если нам стерли память о смерти, это ничего не меняет. Во-первых, Плоскость не рай и не ад, а что тогда? Допустим, чистилище. Ладно. Кроме того... черт, как это сказать-то?.. в общем, те, земные представления о том свете могут сильно отличаться от действительности. Если, конечно, считать, что загробная жизнь действительно существует. Я так не считаю. А кроме того, умирают все-таки преимущественно пожилые люди. Это должно отражаться на возрастном составе новичков. И наконец, люди на Плоскости стареют и тоже, случается, умирают, как и везде. Где вы слыхали о смерти на том свете?
Георгий Сергеевич даже крякнул от удовольствия.
— Браво, Игорь, друг мой, браво. Насчет загробной жизни я с вами спорить не стану, все-таки недоказуемая это гипотеза, однако на вашем месте я не был бы столь категоричен в суждениях... Впрочем, возрастной состав новичков — аргумент убедительный. Признаюсь, мне это просто не приходило в голову, ну а вам, конечно, виднее. Правда, я и не считаю наше бытие... гм, потусторонним. Это было бы слишком просто. Притом мы не души, а биологические тела со всеми их потребностями... Но что вы все-таки скажете о гипотезе копирования?
— Да что я скажу? — развел руками Фома. — Ничего я не скажу. По-моему, это еще фантастичнее, чем тот свет. Если я правильно понял, вы считаете, что на Плоскость попадают копии людей, нечувствительно отделившиеся от оригиналов, да? А сами оригиналы, значит, остаются на Земле, в ус не дуют и ни о чем не подозревают?
— Вы правильно меня поняли. Исчезновение большого числа людей на Земле было бы наверняка замечено.
— Люди все время исчезают, — угрюмо сказал Фома. — Что такое «подснежники», вы, надеюсь, знаете? — Георгий Сергеевич лишь беспомощно покачал головой в ответ. — Это просто трупы, вытаивающие по весне из снега в лесопарках и лесах близ дорог. А многих и вовсе не находят — утопленников, к примеру.
— Да, но не в таком же количестве!
— Количество довольно большое, не сомневайтесь. И потом, что мы знаем о размерах Плоскости? Кто сказал, что она не имеет границ? Кто видел эти границы? Может, это все байки. Может, на Плоскости умещается всего-то полсотни феодов, откуда я знаю? Из дальних мест сведения все равно не доходят. Я знаю своих соседей. Знаю, что за ними есть какие-то другие, и только. А дальше?
— Гм. А что, по-вашему, может лежать дальше? Край Плоскости?
— Да не знаю я! Но если Плоскость невелика, то и людей сюда попадает немного.
Георгий Сергеевич обезоруживающе улыбнулся, и Фома сейчас же почувствовал, что его раздражение — законное, между прочим! — исчезает без следа. Трудно с этими интеллигентами, ликбез им все время нужен, не знают, видите ли, что такое «подснежники», и прочих элементарных вещей, а поди ж ты — слушал бы их и слушал. Пусть даже они несут по незнанию полный бред. С кем еще и почувствуешь себя человеком, как не с ними? Ведь не с Юсуфом же. И уж подавно не с той семейкой, что возмущалась развалюхой-коттеджем. С ними нельзя ощутить себя человеком — можно только феодалом, и, положа руку на сердце, обычно этого хватает...
То-то и оно, что «обычно», а не всегда.
— Ну хорошо, — сказал Георгий Сергеевич, не дождавшись от Фомы ни аргументов, ни откровений. — Каким способом люди попадают на Плоскость — прямым переносом или дублированием, — вопрос все-таки не главный. Главное, по-моему, вот что: зачем они сюда попадают? Ненаучный вопрос, я понимаю. В физике нет понятия «почему»... И все-таки я спрашиваю: зачем? Кому это надо?
— Законам природы.
— Да ну? Что-то мне неизвестны такие законы.
— Законам местной природы, — уточнил Фома. — Свихнувшимся местным законам. Вот и все, и нечего тут голову ломать.
— Почему же ломать? Упражнять!
— Ломать, ломать. Причем без толку. Ответа все равно не будет.
Георгий Сергеевич всплеснул руками.
— Да какая мне, скажите на милость, разница, будет в конце концов получен ответ или не будет! — внезапно закричал он петушиным фальцетом. — То есть тьфу, мне, понятно, хотелось бы знать ответ, но если даже я никогда его не узнаю — так что же?! Махнуть рукой? Жить неизвестно зачем, копать огород, кушать вкусные оладьи — кстати, спасибо вам за них — и это все? Употребить остаток жизни на животный идиотизм? Извините, мне этого мало! И вам! — Тонкий костлявый палец уперся в феодала. — И вам тоже этого мало, да-да, я знаю! Уф-ф! — Георгий Сергеевич задохнулся, замахал руками и, отдышавшись, сбавил тон. — Простите меня, Игорь, друг мой... Не сдержался. Но и вы хороши! Вы же не животное, вы человек, это сразу видно. Вы ведь не думаете всей той чепухи, что сейчас наговорили, я уверен. Вы мне просто оппонируете, не так ли? Подход «от противного». Я должен был сразу это понять. Виноват. Гм.
Фома лишь похмыкал в ответ. Что тут было сказать? Удивляюсь, мол, как вы еще не устали почем зря биться лбом об эту стену?.. Он не устанет. И не поймет вопроса.
— И вот я хочу спросить, — как ни в чем не бывало продолжал Георгий Сергеевич, — наше появление здесь и вообще существование Плоскости — это следствие каких-то неведомых нам объективных законов природы или же чья-то осознанная воля? Допустим даже, не воля, а прихоть. Все равно. Вы знаете, в последнее время я склоняюсь в пользу именно такого предположения. Гм... Это не значит, что я уверовал в бога. Впрочем, что такое бог — вопрос чистой философии. Для инков немытый конкистадор верхом на лошади был двухголовым богом. Для нынешних землян роль бога может с успехом выполнить какой-нибудь шибко продвинутый пришелец-инопланетянин. Вы чувствуете, куда я клоню? Если речь идет о законах мироздания, то тут мы бессильны что-либо изменить. Но если Плоскость — дело рук некоего сверхразумного и могущественного существа, то... мы ведь можем попытаться найти его и договориться, не так ли?
— Угу, — угрюмо кивнул Фома. — Договаривались муравьи с этим, как его... муравьедом.
— Ну почему же с муравьедом? Игорь, друг мой, разве нас едят?
— Лучше бы ели, — буркнул Фома. — Как в «Войне миров». Было бы ясно, что делать: сопротивляться. Подойти на выстрел и размазать гадов. Не выйдет — бациллой их, и все дела.
— Вот! — поднял кверху палец Георгий Сергеевич. — Главное вы уловили: подойти! Только не на выстрел, а на дистанцию, с которой нас услышат. И попытаться наладить контакт.
— Ну хорошо, хорошо. Попытайтесь.
— Легко вам говорить. Что я могу один, да еще сидя в этом — уютном, не спорю — оазисе? Обрасти мохом?
Фома чертыхнулся про себя. Вот, оказывается, к чему вел разговор старый учитель! Надоело ему сиднем сидеть, видите ли. Устроился, как у Христа за пазухой, а недоволен. Ну что ж, путь никому не заказан, вот она, Плоскость, перевали через холм и иди...
Только потом не жалуйся.
А если даже умудришься уцелеть, все равно все без толку. Ответа не найдешь. Нет его на Плоскости.
— А вы, Игорь, не хотите попытаться?
— Чего, договориться с этим?.. — Фома зло всхохотнул. — О чем? Где его искать? Здесь даже мухи не летают. Комар не прозвенит. Слепень не укусит. Ладно, допустим, я его нашел, этого вашего бога-
