бутылке — сколько угодно чистой прохладной воды! Слаще меда. Вкуснее всего, что бывает на свете. Желаннее свободы, власти и любви — ненадолго, но желаннее...
С едой дело обстояло хуже, но в целом приемлемо. Одна из пальм была финиковой. На краю котловины Фома нашел инжир — недозрелый и враждебный желудку, но терпимый, если не обжираться. Незнакомого вида деревья давали съедобные плоды со странным, но приятным вкусом. Наконец, здесь, как и повсеместно, обитали гигантские многоножки — правда, охотиться на них мешала трава. Фома отстреливал членистоногих на границе оазиса.
До чего же хорошо полулежать у весело потрескивающего костерка, дожидаясь готовности супа, что булькает в закопченной кастрюле на таганке и дразнит запахами! Рай, да и только. Можно позволить себе лениться сколько влезет. Охота, сбор дров и плодов, варение пищи — разве это работа? Одно удовольствие. А дров столько, что на ум не приходят мысли об экономии. Жги просто так. Щурься на огонь, воображай, будто видишь в изменчивом пламени танец огненной саламандры, вздрагивай, когда с сердитым треском отскочит от полена уголек, наслаждайся.
Никакой опасности. Бери что хочешь. Выбор ограничен, но не будь привередой. Небесной манны от Экспериментатора ты все равно не дождешься, так что уж будь любезен пользоваться тем, что есть. Цени то, чем обладаешь, и подумай: многим ли доставалось такое счастье? Хуторяне вечно в работе, как навозные жуки. У феодалов жизнь поинтереснее, но и они горбатятся за свой хлеб. Учти, тебе здорово повезло, и не даром. Ты сам пришел к своему везению. Ты заслужил его.
— Я не подозревала, что на свете бывают такие волшебные места, — в первый же день заявила Оксана.
— На этом свете, — сделал ударение Фома, — все может быть. — Подумал и добавил: — Да и на том тоже. Только реже.
— На каком это том?
— Ну... на Земле.
— Вечно ты все испортишь, — расстроилась Оксана. — А я вот думала, что мы как раз на Земле.
В стороне невысоко над грунтом, противно извиваясь, проплыл воздушный удав бледно-лилового цвета. Почуяв границу оазиса — передернулся и потек прочь. Никакое это было не животное в привычном смысле, а так, одна из редких и не самых опасных ловушек Плоскости. Просто-напросто длинная струя ядовитого газа, ни в какую не желающая смешиваться с атмосферой и гонимая не ветром, а исключительно своей прихотью. Не становись у нее на дороге — и все дела. Бывают, к сожалению, удавы малозаметные, особенно «ночью». Влип, вдохнул гадости — пропал, удав вмиг задушит. Были прецеденты.
— Прости, — сказал Фома, кося глазом на удава, — но мы не на Земле. Мечтать вредно, мечтателей Плоскость рано или поздно подловит и убьет. Уж лучше я тебе настроение испорчу.
— Уже испортил.
— На здоровье. А это, — Фома обвел рукой зеленеющее великолепие, — пустой оазис, вот и все.
— Как у тебя все просто, — поморщилась Оксана. — Пустой оазис. Для тебя эта трава, эти деревья всего лишь пустой оазис. Сейчас еще начнешь прикидывать, почему он пустой.
— Это как раз нетрудно. Он изолированный, находится вдалеке от других — раз. Ясно, что поблизости нет точек выброса, — два. Новички не имеют шансов попасть сюда, феодалам невыгодно делать такой крюк, а бродяги вроде нас суть редкое исключение из правила. Допускаю, что здесь еще не ступала нога человека.
— Вот я и говорю: все ты объяснишь, все растолкуешь... Скучно с тобой. Учебник ты ходячий. Смотри, какой фонтанчик! Разве не прелесть?
— Мечта бедуина, — лениво отозвался Фома. — Наверное, только жителям пустынь могла прийти в голову мысль поливать водой воду. От скудости всегда тянет на излишества. А потом уже пошла мода на фонтаны и у других народов.
— Ты еще скажи, что дурные примеры заразительны!
Фома ничего не ответил и попросту уснул. Снились фонтаны. Один вдруг напрягся, зашипел, неправдоподобно и дико раздул похожий на брандспойт наконечник и выстрелил в небо толстой шлепогубой рыбой.
Сон понравился.
Фома постепенно превращался в лодыря. Он перестал вести счет дням. Мыслей было мало, и доминировала одна: «Хорошо-то как!» День за днем экс-феодал валялся либо в траве, либо на песке у озера, купался и отъедался. Живот утратил пугающую впалость, а грудная клетка уже не напоминала стиральную доску. От сытости и покоя просыпались иные мысли и желания.
Он стал находить, что Оксана не просто «очень даже ничего», а гораздо красивее Бриджит. Волосы только подкачали. Разноцветные.
Однако при попытке раздеть девчонку Фома получил по рукам и был облит презрением. Он удивился и, пожалуй, обиделся. В чем дело? Разве он урод какой? Ничуть. Ну да ладно. Про себя он посмеялся над формулировкой отповеди: «Я сама решу, когда и с кем мне спать!» На здоровье. Решай. Выбирай, если считаешь, что у тебя есть выбор.
Он не повторил попытку. А Оксана на следующий день вела себя так, будто ничего не случилось.
Шли дни. Неразличимо похожие друг на друга.
Однажды приснился сон: Фома сам стал рыбой. Темная зелень воды утратила клейкую вязкость, и Фома радостно сделал первый вдох. Ничего, дышалось нормально. Отчего он так мучился прежде? Ведь проще простого! Кто сказал, что человек не может приспособиться? Ко всему на свете — точно не может. Но ведь можно среди всего выбрать лучшее и приспосабливаться только к нему!
Лупоглазые рыбины расплылись в разные стороны, потеряв к нему интерес. Он стал одним из них. И пришел ужас.
Руками — о счастье, его руки еще не превратились в плавники! — он яростно скреб себя, сдирая мерзкую скользкую чешую. Он снова начал извиваться в попытке всплыть. Сразу перехватило дыхание. Среда оставалась враждебной, он не сумел вписаться в нее. Вверх! Вверх!
Внезапно стало темно, и в темноте грянул раскат грома. Или это разорвались легкие, не выдержав мук удушья?
Фома проснулся.
Рядом с ним стояла Оксана. «Марголин» в ее руке казался огромным. Знакомый запах порохового дыма моментально ударил в ноздри. Не отсюда ли раскат грома?
— Стрельбой забавляешься? Делать нечего?
— По утрам она стреляла и будила феодала, — срифмовала Оксана. — А делать — да, нечего. Именно нечего. Тебе самому еще не надоело?
— Нет, — соврал Фома.
— Когда надоест, поздно будет. Ожиреешь и совсем обленишься. Тоже мне — нашел рай! Для этого ты меня сюда привел?
— Я, между прочим, никого не вел, — огрызнулся Фома. — Чего тебе надо? Сколько раз я предлагал тебе выбрать место и там остаться, а?
— А я не для того с тобой пошла, чтобы менять шило на мыло! Не хочу я здесь жить, ты меня понял? Я домой хочу! Дура я! Дура!
— А кто спорит?
— Думала, нашла того, с кем можно вместе попытаться... А ты... ты такой же, как все. Кто говорил, что человек должен жить по-человечески или вообще не жить? Я думала, ты богоборец, а ты просто болтун... — Оксана всхлипнула.
— Ну-ну. Разревись мне тут еще...
Но Оксана не разревелась. Она навела на Фому пистолет, держа его обеими руками.
— Вставай. Живо. Разлегся!
Фома встал. Пожал плечами. Дальше-то, мол, что? Становилось интересно.
— И делай, блин, что-нибудь!
