то тут самые изощренные методы ментоскопии оказались бессильными. Эта память либо уничтожена полностью, либо скрыта на недосягаемом для нас уровне. Картинки же ложной памяти выглядят у них на диво сочно и рельефно.
– У шизофреников? – поинтересовался Менигон.
– Бросьте шутить, Винсент, – строго сказал прозектор. – Бросьте. Не до шуток. Я уважаю ваши чувства, но прошу понять меня правильно. Могу вам сказать, что теперь и только теперь начинается ваша главная работа. У вас есть ваш приятель. У вас есть по меньшей мере два-три дня времени. Действуйте.
– Что я должен делать? – сипло спросил Менигон и откашлялся.
– Наблюдать, – сказал прозектор, прихлебывая из банки. – Не спускать глаз. Особенно в свете завтрашних событий. В случае появления черного корабля – имейте в виду, что в Центре считают его появление возможным и даже вероятным, – немедленно фиксировать реакцию вашего друга. В остальном вы достаточно подготовлены для того, чтобы в случае необходимости действовать по обстановке. Это все.
– Я могу быть свободен? – спросил Менигон, вставая.
– Да, – сказал прозектор. – Действуйте, мой дорогой. Отчет представите послезавтра.
– По цепочке?
– Я же сказал: бросьте шутить, Винсент, – сказал прозектор. – Отчет представите мне лично. Устно. О времени и месте вас известят. Желаю удачи.
– Спасибо... – Менигон повернулся и косолапо пошел к двери. Он чувствовал, что мысли у него путаются. Ну, спасибо тебе, Шелудивый... Следить за Искандером... всю жизнь мечтал. Вот кого ты боишься, вот кто рядом ходит... Рассказать тебе, что ли, как нынче черный корабль спас Искандера? Да ведь ты со страху в штаны наложишь, а ведь был еще один случай, о нем даже Искандер не знает, о нем вообще никто не знает... И не надо. Противно. Зашевелился Центр, землю роет... Разворошили гадючье гнездо... ткнул кто-то палкой – вы и поползли... Согласны потерять Редут, и на кровь вам плевать, согласны лишиться хоть всей Прокны и половины колоний в придачу, тем более что это все равно случится рано или поздно, – только бы вам знать, что за сила нависает над вами, только бы знать, никогда вы не поймете, что не сила над вами нависает, а поймете, так и сами не поверите, и другим не дадите...
...Квакал сигнал и выл насос, прокачивая шлюзовой воздух через обеззараживатель, вспыхивала и гасла надпись: «Индивидуальные фильтры – в очиститель!», по ногам тянуло холодом. Старикашки на посту не оказалось: не то ушел спать, не то где-то бегал, разыскивая, кому бы доложить о подозрительном поведении. Над головой чинно пели в несколько голосов «У модели есть на теле», слышался далекий взлаивающий хохот да где-то обиженно бормотал пьяный, на которого наступили. Менигон медленно сжал кулак, сминая забытую в руке банку. Липкий сок, шипя, потек по запястью и вдруг, прорвавшись, брызнул из-под пальцев яркой, отчаянно-оранжевой струйкой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Все получилось бы прекрасно, если бы Лиза опять не задала вопрос, от которого в ту минуту не взвыл бы, пожалуй, лишь безнадежный евнух: зачем? Подразумевалось, очевидно: зачем мы этим занимаемся? Шабан взвыл. Теперь, стоя перед Поздняковым, он кусал губы, вспоминая то, что было. Вскочил, заорал что-то несусветное, громко, должно быть, орал, потому что в ответ завопили в соседних апартаментах и застучали в стену. Тогда он замолчал, но не успокоился и только шипел от злости, с бешенством глядя в расширенные детские глаза. Ну невозможно же, будь она человеком, прогнал бы к чертям собачьим такую дуру. То-то и оно, что она не человек и не модель, а что-то промежуточное. Модель ласкалась, обнимала и прижимала, показывая свое врожденное искусство, модель, давая наслаждение, наслаждалась сама, и было видно, что ей хорошо, она даже постанывала, извиваясь под его руками, но наслаждалось только тело, сегодня Шабан это понял, а в этом теле оказалось что-то еще, что неожиданно просочилось наружу и в разительном несоответствии с движениями бедер спросило просто и ясно: зачем? Поди ответь. Гораздо проще вскочить и наорать. Может быть, зря я вообще это начал, думал Шабан, следя за Поздняковым. О себе ведь заботился, шкурные мои интересы. А нужно ли Лизе становиться женщиной? Кто из двоих счастливее: модель или женщина? Модель, разумеется. Женщины вариантны и вероятностны. Одна желает быть львицей, другая кошечкой. А третья – курицей, которую топчут. Кто может сказать заранее, которая окажется счастливее? Зато модель счастлива всегда, когда к ней прикасается хозяин, будь он херувим или мерзавец, маньяк или даже импотент. Ей все равно. Это заложено в ее сущности, стоит ли переделывать? И трудно, и ей это не нужно, а я все пыжусь, и в результате: ЗАЧЕМ? Сильный, между прочим, вопрос, для Лизы – просто очень сильный и требует сильного ответа, а где я его возьму? Кроме одного, и тот звучит по-идиотски: я так хочу. А в причины мы вникать не будем, ладно? Хочу вот, и все. И ты хоти.
Поздняков был занят. Сколько Шабан его помнил, он всегда был занят: то сосредоточенно манипулировал клавишами служебного компа, добираясь до каких-то архивных данных, то вел разговоры по внутренней связи или, не принимая в расчет автоматику, принимался лично вызывать какую-то не вышедшую вовремя на связь группу, то попросту без видимой причины начинал перекладывать предметы на обширном столе, но что бы он ни делал, даже если, тряся благородной седеющей шевелюрой, кричал на кого-то по громкой связи, он не переставал кивать: продолжайте, продолжайте, я вас слушаю... Самым удивительным в нем было то, что он действительно слушал.
– Да-да, – сказал он, и его пальцы не в такт простучали по клавишам. – Да! – Он вгляделся в экран и оттолкнул от себя комп. – Так ты говоришь, вариадонты – разумная форма? Ну хорошо. А как твоя последняя разведка?
– Ничего интересного, – сказал Шабан. – Результаты в архиве, можно посмотреть еще раз. Но на первый взгляд – ничего.
– Верю, верю, – кивнул Поздняков. – Другому бы на слово не поверил, а тебе верю. В последнее время, к прискорбию, участились случаи фальсификации, приходится наказывать. Во имя большинства мы должны быть твердыми, даже жесткими по отношению к случаям нечестности и разгильдяйства, с ними мы должны бороться вплоть до полного их устранения. В этом наш долг, это тяжело, но необходимо, поэтому мы должны быть непреклонны, ты со мной согласен? Я рад, что ты тоже так думаешь. Как тебе понравился новый напарник?
– Более или менее, – сказал Шабан. – Сразу, конечно, не разглядишь, но, по-моему, ничего парнишка. Вчера хорошо себя вел, задатки есть... – он вдруг понял, чего хочет Поздняков. – Спасибо вам за парня, – сказал он, спохватившись. – Парень что надо. Огромное вам спасибо. Вы ведь это специально для меня, да?
– От тебя не скроешь, – благодушно сказал Поздняков. – На лету ловишь, приятно с тобой работать.
– Спасибо. – Шабан сделал вид, что смутился. – Большое спасибо. Тут у меня еще транспортный вопрос. «Армадил» дадите?
– 'Армадил'? – с улыбкой переспросил Поздняков. – А у тебя какой вездеход?
– Обыкновенный, типа «эшевен». Кормы у него после вчерашнего, считайте, нету.
– Возмутительно! – сердито сказал Поздняков. – Нет, это черт знает что такое! Это просто возмутительно! Вот так у нас и бывает: нет внимания к ценным кадрам, нет порядка в обеспечении, карьеристы и горлопаны лезут вперед, а заслуженные работники довольствуются бог знает чем. Я думал, ты давно уже на «армадиле». Что же молчал? Нет, ты тут ни при чем, это мой просчет и я его исправлю, это моя обязанность и мой долг перед разведчиками, да что там – это мой долг перед всем Редутом! Каждый на своем уровне, каждый на своем участке, все вместе, плечом к плечу, невзирая ни на что, с чувством ответственности, с осознанием своего долга, всосанным с молоком матери или воспитанным... долг перед обществом превыше личных интересов, только так, а не иначе!..
Слово «долг» склонялось еще минуты три. Впрочем, в этот раз, как и во все предыдущие, Шабан не узнал о долге ничего нового и только старался не зевнуть. Поздняков был гневен и величествен, лицо его
