Земли, да притом небось улыбаться и кричать что-то приятное гостю! Если не лезть на глаза, то можно уйти так, что никто не хватится. У кого там будет время нас пересчитывать! А в случае чего потом все вместе будем стоять на своем: были, мол, на месте, и все тут. Главное при разбирательстве этого дела не дать слабину, иметь оскорбленный вид и врать с честными глазами. Тогда поверят.
– Айда с нами, Ларс.
Я чуть было не согласился, но быстро передумал. Отсутствие Глиста заметят обязательно. Он хоть и сутулый, а все равно дылда и возвышается над нами, как башня. Господин Ли Чжань росточка невеликого, зато наблюдательный и памятливый. Отсутствие башни он заметит обязательно, а там и до нас дело дойдет. Да и любопытно мне было: что это за высокий гость такой на нашу голову? Немного противно, но все равно любопытно.
– В этот раз без меня, ребята, – сказал я.
– Да ну, чего ты… Прорвемся.
– Не, я пас.
– Струсил, что ли?
За такие слова от меня и друзья-приятели по зубам получали. Мошка сразу понял, что сказал ненужное, и забормотал:
– Ну ладно, ладно… Шутка. Насчет нас гляди не проболтайся.
– Могила.
Короче, смылись они, а мы толпой человек в двести повалили на площадь. Она у нас большая и очень нарядная, по-старинному мощенная булыжником и с массой газонов, где вовсю произрастают цветочки, карликовые пальмы и всяческие кусты типа живых изгородей. Все это к визиту гостя аккуратно подстрижено, полито водой из шлангов, а на домах, что стоят вокруг площади, висят флаги и цветочные гирлянды. Приторно, но в целом красиво.
Наш город – зимняя столица Тверди, потому что летом у нас жарковато, а зимой в самый раз. Большой город, второй по величине на Тверди, двадцать две тысячи душ только городского населения, да еще в пригородах трижды по столько. Я-то как раз из пригорода, живу с мамой на ферме и ничуть не переживаю из-за того, что горожанин я чисто условно. Да и многие у нас считают, что города – это для неженок либо неудачников. В городе теснота и мало интересного, а на ферме – простор и воля! Хотя, конечно, работать порой приходится так, что спина трещит.
Ну, Врата, единственные на Тверди, установлены, понятное дело, не у нас, а в Новом Пекине, главной и летней нашей столице. Там миграционная служба и еще тьма всяких колониально-самоуправленческих учреждений. Новый Пекин гораздо больше нашего Степнянска. В учебнике твердеведения для начальных классов нарисована картинка: широкая улица и дома в шесть и семь этажей. Зачем такие? Но Глист там бывал и уверяет: все правда.
До нас довели, когда флажки раздавали: господин министр приехал к нам, чтобы встретиться тут с премьер-губернатором Тверди, хотя тот выражал готовность прибыть в Новый Пекин и избавить гостя от путешествия. Но министр настоял. Наверное, новенький. Мама сказала как-то, что каждый новый министр колоний начинает с того, что осчастливливает визитами галактические владения Земли и знакомится с ними, на что у него уходит год, а то и два. Потом еще столько же времени он пытается осмыслить проблемы колоний, а там, глядишь, правительство уходит в отставку, назначается новый министр, и все идет по кругу.
Мне это сильно не понравилось. Владения Земли, да? А много ли она, Земля, для нас сделала?
Впрочем, ладно. Доконвоировали нас до площади, построили в четыре ряда за канатами на ее краю. Гляжу, учеников из других школ тоже вывели приветствовать министра, даже младшие классы. Еще здесь студенты политеха, рабочие с металлического завода и совсем немножко просто зевак. Стоим, ждем, переминаемся с ноги на ногу, теребим флажки в руках. Я в первом ряду, мне трибуну хорошо видно, хотя и сбоку. Время идет. Вдоль канатов прохаживаются полицейские в шлемах, но больше для проформы, потому что их всего ничего и толпу им нипочем не удержать. Да только не придется удерживать, и они это знают. Кому он здесь нужен, этот министр!
Наконец опускается прямо на площадь правительственный летающий экипаж, чуть пальму не сбил, и два здоровых лба в униформе быстро-быстро катят к нему ковровую дорожку. Оркестр заиграл древний марш, а хор запел что-то там о пыльных тропинках далеких планет. Кто-то из наших даже прыснул: хороши пыльные тропинки!
Ну, подбежал к правительственному экипажу холуй, дверцу открыл, и выходит господин министр. Помахал всем нам ручкой, улыбнулся в тридцать два зуба да и пошел по ковровой дорожке. Одет с иголочки, моложав, стрижка ежиком, шаг бодрый. Навстречу ему – наш премьер-губернатор. Встретились посередине ковровой ленты, пожали друг другу руки, а мы по команде проорали «ура» и затрясли флажками. Орали недружно, некоторые просто молчали, а кое-кто орал совсем не «ура» – но господин министр и господин премьер-губернатор предпочли этого не заметить. Немножко поспорили, кому идти первым, но премьер- губернатор настоял на своем и пошел по ковровой дорожке на шаг позади министра.
Сначала один с трибуны речь сказал, потом другой. Что-то насчет перспектив дальнейшего развития передовых форпостов человеческой цивилизации и необходимости совместно работать не покладая рук на благо общей цели. Скука смертная. Я зевать начал. Потом гляжу – сопливка лет семи к трибуне побежала с огромным букетом в руках. Чистенькая, розовенькая и одета, как манекен на той витрине центрального универмага, где детский трикотаж. Ну, значит, дело к концу идет: примет министр букет, обслюнявит девчонку, потом оркестр еще чего-нибудь сыграет, а хор споет, подтверждая тезис дамы Фарбергам о том, что мы народ музыкальный и певучий, – и марш по домам. Авось не загонят опять в школу на последний урок. А флажок свой выброшу в урну – мне достался земной, а не твердианский. Наш я бы, пожалуй, сохранил, хотя он тоже на земной смахивает.
Ну вот уже и оркестр приготовился играть. И тут – во дают! – ведут на площадь верхового толстопята. Говорят, будто эта зверюга ростом и весом почти со слона, но я слонов отродясь не видывал, так что не буду утверждать то, чего не знаю. Слон, если я не ошибаюсь, жует ветки и тем доволен, ну а толстопят жрет все, что находит. И всех, кого поймает. Это злобная, вечно голодная тварь, к счастью, не очень умная. Наши предки даже не пробовали приручать взрослых толстопятов – сразу поняли, что ничего не выйдет. Но оказалось, что можно приручить детенышей, и вот уже поколений пятнадцать толстопятов живут в неволе и используются в диких местах для расчистки джунглей. А самые смирные годятся даже на то, чтобы возить на себе людей.
Тут я понял, в чем гвоздь программы, – премьер-губернатор решил прокатить гостя на толстопяте. Все гости с Земли любят колониальную экзотику, если только она не оскорбляет их органы чувств. Ну, гляжу: с этим вроде все в порядке. Шерсть толстопята вымыта так, что я не почуял никакой вони, хотя стоял с подветренной стороны и вовсю крутил носом, круп животного покрыт бархатной попоной, а на холке позади возницы громоздится открытая кабинка, вся убранная цветами. Вообще-то на толстопятах обычно ездят иначе, но далеко ли до правительственного квартала, где гостю приготовлена резиденция? В пять минут можно дойти. Ничего, доедут…
Подумал я так – и ошибся.
Сначала-то дело у них шло как по маслу: возница заставил животное лечь на брюхо, из кабинки выдвинулась и коснулась ковровой дорожки лесенка, улыбающийся министр залез в кабинку и ручкой оттуда помахал, за ним поднялся улыбающийся еще шире премьер-губернатор, лесенку убрали, толстопят взгромоздился на свои столбы, отчего его подошвы расплющились, как блины, – полезное приспособление для того, чтобы нести такую тушу по заболоченным джунглям… Поехали!
Тут и оркестр врезал, а толстопят двинулся вразвалочку куда надо. Кабинка на нем плывет, как по воздуху, мягко так, – видать, в нее вделана специальная система против качки. Ну, а мы по команде напоследок затрясли флажками и заорали кто во что горазд, изображая народное ликование, а кое-кто и заулюлюкал…
В этот момент все и случилось.
Кто-то толкнул меня в левое плечо. Я обернулся, чтобы, в зависимости от обстоятельств, либо с разворота дать наглецу по роже, либо просто посоветовать не пихаться, – а там Джафар. И не с флажком, а с рогаткой. Знаю я эту рогатку, из нее человека убить можно запросто, если в висок. Джафар лупит из нее гайками под десятимиллиметровую резьбу и не промахивается ни в птицу, ни в крысу. Бац – и сразу
