различает настоящее и наигранное. Даже если человек этот – молодая девушка. Напрасно старался Митенька развлечь сестру. Не помогали ни разговоры о великих тайнах натуры, ни верховые прогулки с пикниками, ни купания, ни пышная таврическая экзотика.
Митенька сулил поездку в Балаклаву, где на дне изогнутой червяком бухты ловцы устриц нашли недавно остов греческого судна, груженного ушастыми амфорами. Уже и до Ливадии дошел слух, что местные греки навострились поднимать эти амфоры на поверхность для продажи состоятельным отдыхающим.
– А в амфорах – вино, ты себе представляешь? Ему в прошлый вторник исполнилось две тысячи лет. Уксус, конечно, зато какой выдержки! – Великий князь хохотал. – За один этот срок вино можно продавать с аукциона. Кто выпьет, того вот этак перекосит, а ведь все равно будет нахваливать…
Шутил братец, болтал без умолку, играл роль записного весельчака, коим отродясь не был. Старался для сестры, да все напрасно.
Дня три казалось, что Катенька увлечена ролью Марьи Антоновны в любительском спектакле. Ставилась вся комедийная трилогия господина Крохаля: «Ревизор», «Обер-ревизор» и «Генерал-прокурор». Играть городничего вызвался претолстый и басовитый великий князь Сергей Владимирович, двоюродный дядя. Митенька играл почтмейстера и был уморителен. Но кончилась забава, и все пошло по-прежнему. Скука в сочетании с тревогой – опасная смесь.
Великий князь понимал это и лез из кожи вон – до вчерашнего утра. Сразу после завтрака император увел младшего сына на прогулку, и продолжалась та прогулка до самого обеда, в продолжение которого Митенька казался весьма озабоченным. О чем говорили наедине отец и сын по дороге на Ай-Тодор и обратно, теоретически считалось неизвестным – практически же нет и не бывало тайн, недоступных для челяди. Поскольку сразу после обеда Дмитрий Константинович надолго заперся в своем кабинете, а государь император не имел привычки болтать лишнее, следует признать факт самозарождения слухов, наполнивших дворец.
Что тут удивительного? В конце концов Екатерина Константиновна знала от брата, что некоторые ученые все еще отстаивают гипотезу о возможности самозарождения жизни в наше время, тогда как их противники указывают, что кипятить субстрат надо дольше. А уж слухи зарождаются гораздо легче, чем те студенистые живые комочки, которые Катеньке показывал в микроскоп учитель естественной истории. Удивительным было другое: распространившиеся по дворцу слухи оказались доподлинно правдивыми. Случай хотя и странный, но, надо признать, не такой уж редкий.
Митенька получил в наместничество Дальний Восток! Понятно, отчего ему вдруг стало не до сестры с ее амурными терзаниями…
Екатерина Константиновна сердилась: бездушный! И ему, и всем вокруг до нее дела нет. Братец въедлив; будет вникать в дела наместничества с упорством корабельного червя, гложущего доску, пока не освоится, как у себя дома. Да ведь не в те дела, в какие надо бы! Сухарь! Ну какое ему дело до страдающего на Шпицбергене статского советника Лопухина? В империи тьма-тьмущая статских советников, а этот даже не имеет касательства к вверенной великому князю провинции.
Теперь уже забылось, что при первой весточке о Лопухине сердце щебетало весенней канарейкой: жив! Жив!
Строго говоря, весточек было две, и обе пришли в один день. Первой оказалась каблограмма из Понта- Дельгада, отосланная капитаном Пыхачевым в морское министерство и немедленно пересланная в Ливадию. Пыхачев рапортовал о морском сражении с пиратской эскадрой исландцев, о героической гибели «Чухонца», о потоплении неприятельского броненосца, о потерях и, разумеется, о драгоценном здоровье цесаревича. «Победослав» застрял на Азорских островах для ремонта и пополнения запасов. О статском советнике Лопухине сообщалось кратко: пропал без вести, будучи выброшен взрывной волной за борт во время боя. Больше ничего.
С точки зрения Екатерины Константиновны, капитан мог бы написать о Лопухине побольше, а о здоровье цесаревича – поменьше. Она мгновенно возненавидела этого Пыхачева. Бездушный винтик! Ничего нельзя понять. «Пропал без вести» – это как? Жив ли? Неужто нельзя было выяснить?
Во дворце повеселели, папa распрямил плечи и улыбался, зато Катенька места себе не находила. Но на закате того же дня Митя настойчиво увлек ее на прогулку к морю:
– Жив он, твой ненаглядный, жив.
– Правда? – только и спросила Катенька, слабо ахнув.
– Думаю, правда. Ныне выкуп за мертвого никто платить не станет. Научены. Деньги против персоны.
– Да что ты такое мелешь! – рассердилась великая княжна. – Какой мертвый? Какой выкуп? Толком объясни!
Дмитрий Константинович покорно вздохнул.
– Известное тебе лицо в плену у исландцев. Выкуп: два миллиона золотых рублей. Пустячок.
Последнее слово было произнесено с сарказмом.
– Казна должна выплатить, – сейчас же выпалила Катенька, сжав кулачки, и даже ножкой притопнула.
– Не нашего с тобой ума это дело.
– Отчего же? – горячо возразила великая княжна. – Разве не папa отправил Николая Николаевича в это плавание? Кому же платить? Если не из казны, тогда из личных сумм…
Митенька согласно кивал в ответ, но что он думал, о том оставалось лишь гадать. Возможно, у него на языке вертелся вопрос: «Разве казна выкупала офицеров, попавших в чеченский плен, сгнивших во вшивых зинданах? Чем они хуже статского советника Лопухина? Точно так же исполняли свой долг… И разве мало русских моряков томится на угольных копях Шпицбергена? Если за каждого платить выкуп, государственный бюджет вылетит в трубу, а проблема решена не будет. Да и аморально платить пиратам!»
Нельзя отрицать, что голову Дмитрия Константиновича могло посетить и еще одно соображение: пленение или даже гибель Лопухина означает решение одной деликатной семейной проблемы. Великий князь мыслил по-государственному.
– …как честный человек папa обязан! – завершила горячую речь Катенька.
– Прежде всего он государь, – несколько туманно возразил Митя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Ровным счетом ничего. Вопрос о выкупе будет так или иначе решен, будь уверена.
Сказать по правде, Катенька не была в этом уверена, но ничего более от брата не добилась. Слабо представляя себе механизмы закулисных дел (не вступать же с пиратами в официальные сношения!), она могла предположить дальнейшее лишь в самых общих чертах. В лучшем случае исландцам будет предложена вчетверо меньшая сумма. Вполне вероятно, их попытаются припугнуть, из чего вряд ли выйдет толк. Эта публика не из пугливых. Начнется долгий торг за сумму выкупа, и пока он будет продолжаться, Николай Николаевич останется в плену. Не исключено, что исландские висельники упрячут его в угольную преисподнюю Шпицбергена, дабы сделать русских более сговорчивыми. К тому же переговоры наверняка будут вестись не напрямую, а через посредников, что удлинит их. Время – не только деньги. В известных обстоятельствах время – жизнь. Пройдут долгие месяцы, прежде чем Николай Николаевич ступит на русскую землю – согбенный, с потухшим взглядом, с бесповоротно загубленным здоровьем…
И это еще в самом лучшем случае!
Решение стоило бессонной ночи. «Хоть бы всплакнула для приличия», – подумала Екатерина Константиновна, чуть забрезжил рассвет. Глаза остались сухими. Великая княжна не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Давно, очень давно. Еще в детстве, конечно. С тех пор – нет. Ну что это за барышня, которая не умеет выдавить из себя слезу без помощи лука! И неестественно, и невыгодно…
– У тебя круги под глазами, – сообщил ей наблюдательный, но недогадливый Митенька на прогулке после завтрака. – Неужели плакала?
Ответ был таким, что братец сбился с шага.
– Я выйду замуж за Франца-Леопольда.
– С условием? – догадался Дмитрий Константинович.
– Конечно. Великим князьям даруется на свадьбу один миллион рублей, не так ли?
