встречному натиску и возобновить приятельские отношения. В начале августа на балу «в присутствии здешних монархов» д'Антес в паре с графиней Борх предводительствовал мазуркой, в которой участвовали Андрей Карамзин и Елена Соллогуб. Сын историка присутствует и «за веселым обедом в трактире, где д'Антес, подстрекаемый шампанским, заставлял своих собутыльников хохотать до колик».
Характерно, что в том же письме Карамзин сообщает, что он получил нумер «Современника» и с восхищением прочел «Медного всадника»…
Гораздо враждебнее к Геккернам была настроена Долли Фикельмон, жена бывшего австрийского посла в Петербурге, в сороковые годы австрийского министра иностранных дел и главы военной секции. Но и она уступила требованиям светских отношений. В 1842 году, когда старший Геккерн получил наконец новое дипломатическое назначение и прибыл в Вену, к нему приехали его «дети». По этому поводу Долли Фикельмон сообщает своей сестре в Петербург 28 ноября 1842 года: «Мы не будем видеться с г-жою д’Антес, она не появится в свете, и особенно у меня, ибо ей известно мое отвращение к ее мужу. Геккерн также не появляется, его даже мало видно среди его коллег. Сын носит теперь имя барона Жоржа де Геккерна». Но в одном из следующих писем уже имеется сообщение: «Г-жа де Геккерн была у меня недавно вечером с визитом. Меня взволновало свидание с лицом, напомнившим мне о стольком. Я приняла ее, как будто всегда продолжала с ней встречаться, и у нее был вид несравненно более смущенный, чем у меня».
Впоследствии в Париже русские связи Геккерна поддерживались в двух политических салонах, тесно связанных с Петербургом, — у известной сестры Бенкендорфа княгини Ливен и у родной племянницы Нессельроде М. В. Калержи-Мухановой. Первая — Дарья Христофоровна Ливен — почти открыто воздействовала на французское правительство в интересах России и реакции; ее связь с Гизо открывала ей в этом направлении широкие возможности, а салон ее соперничал с знаменитой гостиной г-жи Рекамье, где царил Шатобриан, оставивший в своих «Замогильных записках» весьма острые страницы о русской «нимфе Эгерии». Менее известна весьма характерная фигура Марии Калержи-Мухановой, связанной по происхождению с Россией, Польшей и Германией, а по мужу — с Грецией. Она, несомненно, знала Жоржа д'Антеса в Петербурге, где воспитывалась в тридцатых годах злейшей противницей поэта — самой графиней Марией Дмитриевной Нессельроде. Разрыв отца будущей Калержи, командира корпуса жандармов в Варшаве Фридриха Нессельроде, с ее матерью — красавицей Теклой Горской, мистически настроенной польской патриоткой и католичкой, вызвал переезд шестилетней Марии в Петербург, где она и росла в палатах вице-канцлера при министерстве иностранных дел. В Баден-Бадене в 1835 году она стала ученицей знаменитого пианиста Калькбренера, что навсегда определило ее музыкальные вкусы. В 1838 году она вышла замуж за богатого грека Ивана Калержи, но вскоре разошлась с ним и поселилась навсегда в Париже. Здесь она знала Шатобриана и г-жу Рекамье, дружила с Альфредом Мюссе, Листом, Шопеном, Делакруа, Теофилем Готье. Она посещала Гейне, играла перед самим Россини и в 1845 году присутствовала на первом представлении «Тангейзера» в Дрездене, после чего стала навсегда поклонницей, защитницей и другом Вагнера. Впоследствии она оплатила часть его долгов и сильно способствовала постройке его театра в Байрейте. Одним из последних друзей ее был Вилье де Лиль Адан.
Но эта «романтическая муза», вероятно, не была чужда политической жизни. По словам ее биографа, современники утверждали, что покровительница поэтов с rue d'Anjou продолжала играть политическую роль княгини Ливен, снабжавшей царское правительство секретными сведениями государственного значения. Во всяком случае, Мария Калержи поддерживала тесную связь с «русскими дамами, состоявшими информаторшами своего суверена», — госпожой Свечиной, княгиней Багратион и самой княгиней Ливен.
Вскоре она открыла собственный салон, посещавшийся и Жоржем Геккерном и считавшийся одним из наиболее посещаемых мест всего «модного Парижа». Здесь в конце сороковых годов она пыталась примирить двух политических противников — Луи-Наполеона и генерала Кавеньяка. Впоследствии она занимала привилегированное положение при дворе Наполеона III. Под старость она вышла замуж за русского полковника Сергея Муханова. Понятен интерес Геккерна к племяннице Нессельроде, связанной с политическими салонами русской аристократии и, вероятно, не чуждой делу международной политической информации.
В этих отношениях французского сенатора особенно ощущается связь его с русским посольством. Этим, вероятно, объясняется один эпизод, вызвавший в конце пятидесятых годов даже скандальные отзвуки в печати. В 1858 году только что назначенный в Париж русским послом Н. А. Орлов венчался с Ек. Ник. Трубецкой. А. И. Герцен по этому поводу писал:
«Несколько месяцев тому назад fine fleur нашей знати праздновал в Париже свадьбу! Рюриковские князья и князья вчерашнего дня, графы и сенаторы, литераторы, увенчанные любовью народной,[82] и чины, почтенные его ненавистью, — все русское население, гуляющее в Париже, собралось на домашний русский пир к послу, один иностранец и был приглашен как почетное исключение — Геккерн, убийца Пушкина! Ну, найдите мне пошехонцев, ирокезов, лилипутов, немцев, которые бы имели меньше такта!»[83]
Некоторый свет на эти взаимоотношения Геккерна с русским посольством проливает следующий краткий, но выразительный документ, относящийся уже к эпохе покушений на Александра II. Посол Орлов сообщает в секретной телеграмме:
Барон Геккерн-д'Антес сообщает сведение, полученное им из Женевы, как он полагает, из верного источника: женевские нигилисты утверждают, что большой удар будет нанесен в ближайший понедельник».[84]
Так любимец Николая I оберегал от революционных покушений его престарелого сына. Документ не оставляет сомнений в существе отношений; бывший сенатор состоял политическим осведомителем императорского посольства. Почти через полстолетья после убийства Пушкина он продолжал оказывать русскому правительству тайные услуги.
После падения Второй империи государственная активность Жоржа Геккерна приняла исключительно такие скрытые формы.
Он играл слишком крупную и слишком преданную роль в государственном аппарате Наполеона III, чтоб рассчитывать на какой-нибудь политический пост после 4 сентября 1870 года. Ставшая на мгновение реальной королевская кандидатура героя его молодости — Генриха V могла вызвать только чувство горечи в бывшем легитимисте, изменившем знамени «законных» Бурбонов для службы сомнительному Бонапарту. Но и выборы в президенты республики его старинного приятеля Тьера уже не могли содействовать политическому возрождению «сенатора Второй империи». Трибуна и пресса были для него закрыты. Широко применявшийся во Франции середины столетья политический шпионаж, которому служили виднейшие представители знати, как княгиня Ливен или граф Я. Н. Толстой, стал тайной сферой деятельности и постаревшего д'Антеса. Трудно установить, когда именно прекратился совершенно и этот вид его политической работы, но известные нам даты допускают его продолжение почти до самого «конца века». Родившийся при Наполеоне I, Жорж Геккерн, как известно, скончался, когда в России уже царствовал правнук обласкавшего его императора — Николай II.
Это было 2 ноября 1895 г. Со времени «вечно печальной дуэли» истекало шестое десятилетие. Близилась столетняя годовщина со дня рождения поэта.
В ДЕНЬ ДУЭЛИ
В день 27 января 1837 года, среди переговоров и переписки о предстоящем поединке, в непрерывных заботах о секунданте, о пистолетах, об условиях боя, Пушкин, как всегда, провел утро за литературной
