вздыхала.
Я помнила ее еще со времен школы (она училась на пару классов младше) и сейчас узнала по этим вульгарным зеленым теням на веках и огромным кольцам в ушах, достававшим до плеч. Она сделала вид, что не признала меня.
— Абнер-сандвич, пожалуйста, — сказала я, не глядя на нее. — Овощной салат без заправки и чай со льдом и лимоном.
Сол заморгал и слегка нахмурился.
— Мне то же самое, кивнул он официантке и отдал ей меню, в которые мы даже не заглянули. — Я всегда беру это, — пояснил он.
— Что ж, все сходится.
— Что сходится?
— Увидишь.
Он развернул салфетку, расстелил на коленях и нагнулся ко мне через стол:
— Ладно, Вилли, хватит этого театрального напряжения. Ты можешь объяснить, что ты там скрываешь? Если ты про деньги за колледж, то об этом можешь не беспокоиться, ты же знаешь.
Я огляделась по сторонам, не подслушивает ли нас кто-нибудь, но обеденный наплыв посетителей должен был наступить через час, поэтому народу почти не было — лишь семейка туристов да школьник- прогульщик, присосавшийся к коктейлю. Поймав на себе его взгляд, я подмигнула. Он подмигнул в ответ, и изо рта его выпал кусочек гамбургера.
— Тогда слушай, — сказала я Солу Фолкнеру. — У меня есть что тебе рассказать.
— Ну так рассказывай!
— Давным-давно, — начала я, — жила-была девушка. И была она круглая сирота. И вот приехала эта девушка жить в родной город. И в один прекрасный день явился к ней юный красавец принц, и выпили они вместе вина, а потом дело дошло до того, до чего оно обычно всегда и доходит, когда двое пьяны и молоды. Прошло время, и родилось у девушки дитя, только принц об этом ничего не знал. А дитя это выросло и в один прекрасный день решило разыскать своего ни о чем не подозревающего отца. — Я умолкла и выжидательно смотрела на Сола.
Он, вконец смутившись, озадаченно заморгал.
— Какой еще принц, какое дитя? Кто это? — Он оглянулся на официантку, принимавшую заказ у туристов. — Официантка, что ли? Она тайная наследница? Какая у тебя странная история. Зачем ты мне ее рассказываешь, Вилли?
— А вот и не странная. Не странная она, Сол. То есть папочка.
Он вытаращил глаза и уставился на меня, разглядывая мою физиономию. Затем провел рукой по лицу и судорожно вздохнул.
— Нет, Вилли, я что-то не понимаю… Как такое может быть?
— Это ты мне расскажи!
— Но я не могу иметь детей! — воскликнул он. — Я с тремя женами расстался как раз из-за того, что не могу иметь детей! Нет, это просто невозможно!
— Но это случилось, — возразила я. — И я тому живое свидетельство. Можешь даже меня ущипнуть.
Это была шутка, но он и вправду ущипнул — целую неделю потом у меня на руке пониже плеча красовались два параллельных синячка.
— Как же так?! — недоумевал он. — Мне никто ничего не говорил! Я ходил болеть за тебя на все школьные матчи и ничего не знал?..
— Я и сама не знала. До вчерашнего вечера. А вчера вечером мать рассказала мне.
— Но я никогда ничего такого не делал с твоей матерью, клянусь!
— Да? Но мы же с тобой не какие-то призраки!
— Но я ничего такого не делал!
— Нет, делал. Напряги память и вспомни. Погожий денек ранней-ранней весной… почки распускаются на деревьях… Салат из помидорок… Вино…
Я наблюдала и видела, как лицо его (мое лицо) покраснело и его точеный нос (мой нос) уловил что-то глубокое и волнующее. Он растерянно заморгал и откинулся на спинку стула.
— Подожди, что-то вроде припоминается…
— Ты не спеши, папочка. Времени у меня впереди уйма — вся жизнь. — Я улыбнулась. Так широко, что даже испугалась, как бы лицо не треснуло.
Соломон Фолкнер вытер вспотевший лоб и задумчиво сложил губы трубочкой.
— Бог ты мой, точно! Но это так… извини меня… странно! Я ведь тогда вообще не помнил, что мы делали с Вивьен. С твоей мамой. Я проснулся наутро в ее доме — полуголый, голова раскалывается от похмелья. Ну и испугался. Испугался, что моя невеста обо всем узнает и тогда точно убьет меня. Поэтому я очень долго избегал твоей матери. Просто выбросил ее из головы. Вот черт, я даже не знал, что такое произошло! Как дерьмово-то все получилось!
— Да уж, и впрямь дерьмово, — согласилась я.
Он снова выпрямился и заложил руки за голову. Волосы его заметно поредели и поседели с тех пор, как я была школьницей, а он ходил с пышной кудрявой шевелюрой. Сейчас волосы были коротко подстрижены, и ему это шло.
Глаза наши встретились. Мне показалось, он с трудом сдерживает слезы.
— Ты прости меня за то, что я сейчас скажу, — проговорил он. — Но… Видишь ли, я человек не бедный, и… если есть какой-то способ проверить…
Я вскочила, чтобы уйти, но он схватил меня за руку:
— Подожди! Я тебе верю. Просто никак не могу свыкнуться с этой мыслью. Не могу поверить, что такое могло случиться!
— Понимаю.
— Это чудо какое-то! — Он покраснел. — Самое настоящее чудо! Ну надо же, у меня дочь!
— Да, и эта дочь — я, — кивнула я и сжала его руку.
— Да, и эта дочь — ты. — Он покачал головой. — О лучшем я и мечтать не мог.
Официантка бесшумно поставила перед нами еду, но мы к ней даже и не притронулись. Вскоре в ресторан хлынул народ — туристы и горожане, — подошло время обеда. Были среди вошедших и наши знакомые. Они сторонились нас, будто что-то улавливая, рассаживались за другие столики и поглядывали на нас, недоуменно шушукаясь.
«Ну вот вам, пожалуйста, и четвертая жена!» — наверняка думали некоторые из них. И я могла их понять — что же еще им думать?
Мы долго молчали, потом Сол вздохнул:
— Нет, о таком сюрпризе я и мечтать не мог! Ты не представляешь, Вилли Аптон, как я горжусь тем, что у меня есть дочь. Я… прямо не знаю, как и сказать… Я… тронут до глубины души!..
И все же я уже тогда поняла, что мое копание в предках, даже если его продолжить, вряд ли сильно изменит будущее. Допустим, какой-то первобытный человечек перебрался через Берингов пролив и умер, оставив в тундре скромные следы своего существования, чтобы люди из далекого будущего могли раскопать его останки. Но ведь до этого человечка туда, возможно, перебирались другие человечки, огромное количество человечков, и тоже оставляли следы своего пребывания на этой каменистой земле. К тому же у меня теперь был отец, а вместе с ним толстенный пласт предков, и я понимала, что выявить и установить их всех, всех их понять к тому же, просто невозможно, но они в любом случае запечатлятся в ДНК моих будущих детей. Но копаться — это слишком! Разобрать все это и понять — просто невозможно.
И все же нас тянет к этим вещам. Мы делаем вид, что понимаем. Нам обязательно нужно думать о первобытных людях, обитавших в Северной Америке, даже если мы не найдем следов их существования; эти толстенные пласты предков за спиной нужны нам как балласт. Иной раз мы не можем сделать какой-то шаг в будущее, если не ощущаем за спиной этого веса, этой тяжести, которая придает нам устойчивости. Даже если эта тяжесть воображаема. И чем больше пугает нас будущее; чем страшнее и сложнее оно кажется, тем больше нам нужен этот надежный вес за спиной. Я смотрела на моего отца, Сола Фолкнера, и
