подружку. Полагаю, она для него много значила. Такая, знаете ли, похожая на девочку-подростка. Я, понимаете ли, счастливо женат, у меня двое детей, но не проходит недели, чтобы я не думал о ней. Замечательная, замечательная женщина. Не особенно красивая… но что-то в ней было, как говорят, изюминка. — Он рассмеялся. — Своего рода магия. Я упоминаю о ней, так как это окрасило определенным образом мое, скажем, негативное мнение о Вьершо и теориях такого рода.
— А что было с девушкой?
— Она вышла замуж за пустопорожнего поэта, и познакомил их, черт побери, я сам. Парень был моим старым приятелем, я радовался за них, но мое бедное сердце разбилось. У меня возникло чувство, будто она никогда не оправится от того, что с ней произошло в Сибири…
— И что это было?
— Ох, он напичкал ее разными шаманскими снадобьями, у нее произошел полный упадок сил с потерей сознания, и потом она порой впадала в тяжелое состояние. Я слышал, она уехала в Африку, и там с ней случился приступ умопомрачения. — Он покачал головой. — Такая беда. — Он вздохнул. — В общем, она умерла. Покончила с собой.
Ниринг повернулся лицом к Джимми.
— Еще что-нибудь знаете об этом, детектив?
— Человеческое жертвоприношение? Каннибализм? Как вы думаете? Нет ли в городе слухов о том, кто мог быть замешан в это дело?
Ниринг пожевал губами.
— Нет, хотя трудно что-то исключить.
Беседа окончена.
Ниринг произнес обычное: «Звоните, если узнаете что-нибудь новое».
Паз взял свои записи и вышел на улицу, полную влажной духоты и яркого солнечного света. Сидя в машине, просмотрел свои заметки. Африка, снова Африка. Ему не нравился поворот в сторону всей этой африканской магической дряни. И связь с Вьершо. У него было такое чувство, словно с ним кто-то играет, вмешивается в дело. Инцидент с Тэнзи, этот жуткий голос, который потряс его больше, чем он хотел бы признать, и Джимми выбросил происшедшее из головы вместе с другой проблемой, о которой не хотел сейчас думать. Когда они схватят этого парня, чем оно обернется? Что это? Банда? Культ? Что-нибудь вроде помешанных в Матаморосе, только в более изощренной форме? С химикатами, приводящими в бессознательное состояние, наркотиками, гипнозом… В пределах парадигмы… хорошее новое словечко. В пределах парадигмы… загадочное и чем-то знакомое выражение… И что-то еще, чего он пока не мог определить.
Паз краем глаза заметил серебристую вспышку — это сверкнула металлическая полоска на старом пикапе. Наступило время ланча. Он вышел из машины и купил в кафетерии манго-соду и фруктовое пирожное. Внезапно по коже головы пробежал холодок, как бывает, когда набежавшая тучка заслонит солнце. Джимми поднял голову, но солнце сияло в полную силу прямо над головой, ничем не заслоненное, беспощадное.
Глава шестнадцатая
Двадцать седьмая улица. Длинный ряд невысоких торговых зданий, где продаются самые разнообразные товары для кубинцев, которые не стали миллионерами в Майами. Здесь продается мебель (compre lo bueno у paguelo luego — покупайте лучшее сейчас, а платите потом), обувь (descuentos especiales para mayoristas — специальные скидки для оптовиков), сэндвичи и кубинский кофе (comidas criollas — креольская кухня), ткани (grandes promociones con los mas bajos precios — крупные поставки по самым низким ценам) и ЖИВНОСТЬ. Последнее слово написано от руки крупными белыми буквами на половинке листа выкрашенной в черный цвет фанеры. Нам нет особой необходимости заходить туда, но мы заходим в этот ранний пятничный вечер после работы, осторожно переступая через невысокий порожек. В помещении стоит тяжелый запах аммиака, исходящий от цыплят. Лус чихает.
— Здесь очень плохо пахнет, — говорит она. — Что мы здесь купим?
В самом деле, что? Мы здесь потому, что я приметила это место, когда однажды проезжала мимо. Таких лавок дюжины в этом районе. Они не торгуют щенками, котятами или тропическими рыбками, здесь продаются цыплята, голуби и даже одна коза. Все животные либо белые, либо черные, без единого пятнышка. Ориша очень строго следят за своим питанием и отрицательно относятся к сложным колористическим схемам.
— У меня здесь небольшое дело, — говорю я Лус. — Оно не отнимет много времени.
— А кто это? — спрашивает Лус, показывая на ярко окрашенные гипсовые статуэтки.
Три из них установлены на пыльной полке под окном. Самая большая, почти в четыре фута высотой, изображает темнокожую женщину в желтом платье, с умиротворенным лицом и золотым нимбом. Золотой нимб сияет и вокруг головы ребенка, которого она держит на руках. Три рыбака благоговейно преклонили колени перед Святой Девой из Каридад-дель-Кобре, покровительницей Кубы. Слева от нее расположена статуя еще одной темнокожей женщины в голубом с белым платье; она стоит на округлых волнах и держит в руке веерообразную раковину. Справа от Девы Марии статуя старца с бородой, в лохмотьях; он опирается на костыль. Я говорю, указывая Лус на центральную фигуру:
— Это Дева Мария, а ты знаешь, кто у нее на руках?
— Младенец Иисус.
— Верно. А вот эта женщина — святая Регла. Она помогает всем, кто выходит в море, а также матерям.
— Значит, она помогает и тебе?
— Надеюсь, — отвечаю я, в глубине души сомневаясь, что святая покровительствует моей бесплодной утробе. А в море я теперь не выхожу. — А это святой Лазарь, он помогает больным, — продолжаю я.
— У него печальный вид.
— Разумеется, ведь больных людей так много.
Раздаются тяжелые шаги; цыплята с шумом разлетаются в стороны. Из заднего помещения лавки появляется невысокая коренастая женщина в желтом с мелким рисунком платье. Лицо у нее цвета старого седла и так же лоснится. Волосы темные и курчавые. Возраст? Ей можно дать и пятьдесят и семьдесят пять. Она курит тонкую виргинскую сигару и смотрит на нас с полным безразличием глубоко посаженными глазами, белки у которых чуть желтоватые. На ломаном испанском я говорю женщине:
— Сеньора, мне хотелось бы уладить вопрос относительно эбо.
Женщина прищуривается. Она все еще пытается свести в одну социальную категорию белую женщину в уродливом коричневом платье и хорошенькую чернокожую девчушку. Спрашивает:
— Вы омо-ориша?
Она хочет знать, являюсь ли я духовным чадом, приверженкой сантерии. Вроде бы так, отвечаю я. А кто мой бабалаво? Говорю, что у меня нет бабалаво, и женщина хмурится. Это понятно. Лавка местная, и девяносто процентов всех дел этой женщины связано с одной-двумя местными общинами сантерии. Зачем ей связываться с чужаками, которые заходят сюда и пытаются заказать жертвы? Пусть пользуются собственными животными. Она спрашивает:
— Кто передал вас под покровительство Ифы?
— Никто, я получила его собственными силами.
Женщина приоткрыла рот, продемонстрировав пустоту на месте отсутствующего зуба и ряд блестящих золотых коронок. Женщины-бабалаво — исключительная редкость, а среди белых женщин таких вообще не бывает. Я наблюдала за тем, как она пробует собраться с мыслями. Она явно нервничала. Наконец она произнесла:
— Подождите немного.
И ушла. Лус тем временем обследовала помещение с уверенностью белой девочки, в которую она чудесным образом превратилась. Я была вынуждена сделать несколько быстрых шагов, чтобы остановить
