на столе, и на большую руку полицейского. Это не удивительно — ведь обе руки почти одного цвета. Лус спрашивает, можно ли ей пойти поиграть с Элинор, которая живет на другой стороне улицы. Я наблюдаю с крыльца за тем, как она переходит дорогу и звонит в дверь Доун Слотски.
— Милый ребенок, — говорит Паз. — Ей так хорошо с вами. Было бы жаль, если бы ей пришлось оказаться в каком-нибудь приюте.
— Почему? Вы намерены арестовать меня?
— Мог бы. Юридических поводов более чем достаточно. Обман, использование фальшивых документов, конспирация с целью избежать ответственности за убийство. Или убийства.
В худших моих кошмарах мне и не снилось, что я могу подвергнуться незаслуженному преследованию полиции, что кто-то может считать, будто я совершила преступление, которого на самом деле не совершала. В полной прострации я опускаюсь на стул напротив полицейского. Возможно, это часть плана, задуманного Уиттом. Связать меня с его убийствами. Да, такое мог замыслить именно Уитт: закрыть передо мной все двери, кроме той, которая ведет к нему.
Коп говорит:
— Вы должны понять, что на этом сходятся все концы. В расследовании этого дела нам предоставлены неограниченные возможности. К примеру, мы можем выяснить, откуда у вас этот ребенок, узнать, чем вы занимались каждый, буквально каждый день после того, как утопили яхту. Я здесь вовсе не за тем, чтобы напугать вас, я просто излагаю истинное положение вещей. Если вы не на нашей стороне, значит, вы на стороне убийцы. А значит, вас придется передать в руки тюремных юристов. Вы попадете в тюрьму. Вам это понятно?
Я ничего не говорю. Они считают меня соучастницей убийств? Мысли вихрем проносятся у меня в голове. Достать маузер, убить копа, взять его машину, схватить в охапку Лус и спасаться бегством. Нет, украсть катер, бежать водой, как велел Ифа. Ох, а еще цыпленок, желтая птица, взять ее с собой, а как же все остальное… нет, беда в том, что я не убийца… или все же убийца, может, я…
Меня начинает трясти как в лихорадке. Наверное, это действие амфетамина или еще и действие магии, какой-то химии во всяком случае. Коп смотрит на меня как-то по-особенному. Он читает мои мысли. Да, он проникает в мой мозг, и мне стыдно, даже более стыдно, чем стоять голой перед миссис Уэйли. Я не могу оставаться на стуле. Я вижу себя лежащей на полу, в отдалении. Я становлюсь маленькой, уменьшаюсь и уменьшаюсь. Теперь я вижу Долорес Тьюи у меня в кухне. На голове у нее монашеская накидка, на груди распятие из древесины акации, а в руке большая холщовая сумка, с которой она не расставалась; она уходит от меня по коридору, которого никогда не было при моей кухне… но это же тенистая крытая аркада, как при магазине «Пти-Марше» в Бамако. Я хочу окликнуть Долорес: «Эй, Долорес, куда же ты?» — но что-то во рту мне мешает, может распухший язык, или какое-то покрытое мехом существо, или птенец грифа. Я не могу кричать вообще, а Долорес уменьшается, останавливается, оборачивается, смотрит на меня с улыбкой и машет мне рукой точно так же, как делала это в Бамако, когда дороги наши пересекались. Прощай, Долорес, увидимся на небесах!
Я обнаруживаю, что и в самом деле лежу на полу и Паз обтирает мне лицо мокрым кухонным полотенцем, и делает это очень осторожно и ласково. Я быстро сажусь, потом встаю на ноги. Это фаза действия амфетамина, придающая уверенность в себе и смелость. Теперь я Джейн, целиком и полностью Джейн. Беглая и скрывающаяся. Я бесконечно рада, что не проснулась в своем гамаке при лунном свете. И я могу говорить!
— Ладно, детектив Паз, — произношу я. — Ваша взяла.
— Вы Джейн Доу.
— Да, Джейн Клара Доу, доктор философии. Из Сайоннета, штат Нью-Йорк.
Он кивает, явно довольный собой.
— Отлично, я сейчас вызову женщину-офицера, она позаботится о вашей девочке, а мы с вами поедем в даунтаун, и вы сможете сделать полное сообщение.
— Нет, к вашему сведению, мы останемся здесь, и я расскажу вам все, что вам нужно знать. Я настолько же заинтересована в том, чтобы остановить его, как и вы, может, и больше. Но первое, что вам следует сделать, — это забыть об обычной процедуре. Если вы будете настаивать на том, чтобы отвезти меня в даунтаун, я закрою рот, осуществляя мое право на молчание, за исключением положенного мне по закону телефонного звонка в юридическую фирму, которая занималась делами нашей семьи с одна тысяча восемьсот одиннадцатого года, и уверяю вас, они превратят ваш департамент полиции в дымящуюся руину. Итак, я вам помогу, но на моих условиях. Выбирайте.
Так хорошо снова стать смелой Джейн Доу. Быть может, я слишком многое себе позволяю, но Паз усмехается, кивает, садится и достает свой блокнот.
— Идет, давайте, но если я учую запах конского навоза, дело кончится маленькой комнаткой в даунтауне, и вызывайте тогда ваших законников в любом количестве. — Я сажусь за стол напротив него. — Вы сказали «остановить его». Имеется в виду ваш муж, Малькольм Де Уитт Мур?
— Да.
— И вы полагаете, именно он совершил все эти убийства беременных женщин — Уоллес, Варгас и Пауэре.
— Совершенно верно.
— Это он убил вашу сестру?
— Да.
— Зачем?
— Спросите об этом его.
— А вы сами что думаете?
— Он практиковался, набивал себе руку в совершении ритуала, которому научился в Африке. Это даст ему власть.
Я сообщила только часть правды, но это не существенно.
— Вы ему помогали?
— Нет. Ему никто не помогает. Это дело одной личности. Оно совершается в одиночку.
— Что должно быть совершено в одиночку? Убийства?
— Да, и убийства, и употребление изъятых из тела частей организма.
Я перечисляю все эти части, и Паз смотрит на меня долгим взглядом.
— Выходит, об этих вещах вам все известно?
— Известно достаточно. Не так много, как ему, разумеется.
— А почему это так?
— Потому что я всего лишь более или менее умелая ученица прорицателя, а он, получивший полные знания, — очень могущественный колдун.
— Угу, — произносит он, и я понимаю, что он начинает терять терпение: ему казалось, будто у него в руках разгадка всего этого сложного дела, а на поверку получается, что получил он всего лишь заявление какой-то помешанной.
Я говорю:
— Разумеется, он еще не так силен, каким будет. Потому он и совершает окуникуа.
— Что это такое?!
— Окуникуа. Люди племени оло называют так четырехкратную жертву. Это особое колдовство. Оло от него отказались уже давно, а мой муж возродил этот ритуал. Но ему нужен еще один ребенок. Хорошо бы остановить его, пока он не довел свое дело до конца. Я не уверена, что кто бы то ни было сможет остановить его, если он довершит колдовской ритуал, разве что Олодумаре.
— А кто это?
— Бог. Бог Отец и Вседержитель, создатель неба и земли и всего видимого и невидимого.
Я дружелюбно улыбнулась. Его ответная улыбка казалась не слишком искренней; он откинулся на стуле и сцепил руки за головой.
— Откуда вам известно, что ему нужна еще одна жертва? — говорит он. — Быть может, эта последняя, у вас во дворе, и была номером четвертым? Может, он совершил убийство где-то еще, о чем мы не знаем.
— Нет, — говорю я. — Они изымают грудную кость из последней жертвы. И она становится амулетом.
