пороге маленького домика, тряслась и жалко всхлипывала. Когда я наконец подняла глаза, он стоял передо мной, маленький старичок в белом одеянии и сандалиях, с черным резным жезлом в руке. Я не слышала, как он подошел. Он произнес что-то на бамбара, но я не уловила смысл. Я подняла разбитую камеру и спросила по-английски: «Не знаете ли вы случайно, можно ли в вашем городе отремонтировать сертифицированную камеру 'Никон'?» Он ответил мне на бамбара, но я опять не поняла его. Тогда я впервые посмотрела на его лицо.
Трудно его описать. На лицах некоторых монахинь или индийских святых можно увидеть выражение неземной доброты в том смысле, что в глазах у них вы читаете не отпечаток личности, подобной вашей, но нечто божественное. Я сама видела это в глазах одной или двух монахинь, но об индусских святых судить не вправе. В глазах этого человека я увидела примерно то же, но не совсем. Они как бы вобрали в себя частицу всего сущего — неба, животных и деревьев, обретших сознание. Сердце у меня вдруг забилось сильно-сильно. Он подошел ближе и произнес что-то еще, я разобрала слова «дусу бе каси» («сердце плачет») и еще вопросительную частицу, поэтому вообразила, будто он спрашивает меня, отчего я несчастна. Я пожала плечами и указала на разбитые вещи, хотя сердце мое плакало вовсе не из-за них. Он спросил, говорю ли я на бамбара, я ответила, что очень слабо. Он подошел еще ближе и опустился на порог рядом со мной.
Превратись он в страуса, я не удивилась бы больше. А он сказал: «Быть может, вам удобнее, чтобы мы говорили по-французски? Мое имя Улуне Па. Дом, в котором вы находитесь, принадлежит мне. А как зовут вас? Гдездикамаи? Закройте рот, чтобы в него не залетели мухи». Я сказала: «Джейн. Меня зовут Джейн. А что это за имя, которым вы меня назвали?. Он повторил: «Гдездикамаи» — и объяснил мне, что это значит. Поднял руку и коснулся моих волос: «Мы ждали тебя, Жанна Гдездикамаи».
Несколько дней я не делала записи и не знаю, какое сегодня в точности число. Сегодня новолуние, разве что вести отсчет дням по фазам Луны, как делали в древности. Боже, как это было бы антропологично с моей стороны! Нет нужды говорить, что мои дешевые часы остановились, а в местной лавке батарейки не заменяют. Запишу хоть что-то, не торопясь.
Со мной явно не все в порядке. Мне трудно написать связное письмо, не могу сосредоточиться. Это не то, что было у ченка. Быть может, это совершенно непознанная зона? Вот перечень фактов:
— место, в котором я обитаю, именуется ганбабандоле. Это некий очаг колдовства. Человек приходит сюда затем, чтобы его расколдовали, сняли с него зловещие чары, сделали предсказание, — приходит, как приходят на почту купить марок. Занимается этим тот самый Улуне. Он и есть бабандоле, то есть главный колдун и прорицатель;
— люди здесь говорят на оло, языке, в котором есть и корни йоруба, и корни бамбара, но система ударений и грамматика самобытные, не похожие ни на тот ни на другой язык. Я никогда ни о чем подобном не слышала, но я не специалист по африканским языкам. Возможно, по типу это один из так называемых креольских языков, сформировавшийся на основе какого-то из упрощенных языков межнационального общения;
— Улуне утверждает, что заранее знал о моем приезде. По каким-то причинам я — важная персона, однако Улуне пока не объяснил мне, в чем дело;
— мой муж — тоже важная персона и также без объяснений. Я его не видела уже не помню сколько дней. Четыре? Неделю?
— меня должны научить ндол, колдовству, которому не учат женщин. Это потому, что я не признана женщиной официально. Это заключает в себе данное мне имя: Гдездикамаи примерно значит «чужестранка с золотистой головой, не вполне женщина». Этой «неопределенностью пола» я обязана либо своему высокому росту, либо своему положению. Так мне, во всяком случае, кажется. Сам Улуне будет моим овабандолетс, то есть «отцом в колдовстве». Это большая честь, но может, и смертный приговор. Все члены сообщества обращаются со мной с подозрительной почтительностью;
— оло, как утверждает Улуне, пришли в Даноло очень давно. Прежде они жили в Иле-Ифе, на земле йоруба. Они научили людей йоруба почитанию богов, духов. Оруна поведали им о потустороннем мире, который они здесь называют м'арун, научили поклоняться Ифе, немного рассказали о м'доли — невидимом мире, который служит мостом между м'арун и м'фа, то есть миром здешним, реальным. Право, не знаю, верю ли я этому. Некоторые вещи это объясняет, а некоторые затемняет. Но подтверждает сведения Тура де Монтея. Хочу позвонить Гриру и спросить у него;
— Улуне показал мне фотографию. Насколько я могу судить, это единственный здесь фотоснимок. Старый, потрескавшийся, выцветший. Изображен на снимке человек в форме французской колониальной пехоты, какую носили до Первой мировой войны, вроде бы похожий на Улуне. Но это невозможно, ему тогда должно быть больше ста лет, неужели он считает, что я в это поверю? Задаю каверзные вопросы. Почему он позволил себя сфотографировать? Неужели не боялся, что таким образом завладеют его душой? Я был тогда другим человеком, отвечает он. Этот человек мертв.
Улуне всегда был против того, чтобы я вела записи. Написанное убивает дух мысли, утверждал он. Хотел, чтобы я тренирован ла память. Слишком поздно, привычка записывать укоренилась чересчур глубоко. Тем не менее теперь я стараюсь все запоминать, а по ночам веду записи. У меня накопилось уже очень много материала, в том числе стихи и заговоры.
В доме Улуне обитают Ава и ее девочка Кани, еще Секли, которая, вероятно, является самостоятельной колдуньей (у меня, правда, нет прямых тому доказательств). Кстати, Секли в этой маленькой семейной общности исполняет роль мажордома. Далее Лолтси, низенькая тучная женщина, еще Мвапуне, очень спокойная, у нее тоже есть дочь лет пяти по имени Тола. Потом моя любимица Турма, очаровательное существо не старше восемнадцати лет, она беременна первым ребенком. Вначале я считала, что все эти женщины — жены Улуне, но когда я высказала ему это предположение, он был потрясен. Колдуны оло блюдут почти постоянное целомудрие. Секс вносит слишком много беспорядка в невидимый мир (м'доли), духи и ориша ревнивы, а враждебные тебе колдуны могут воспользоваться тем, что ты расслабился, и наведут порчу. Тот же ответ я получила, когда спросила об У.: я не должна видеться с ним, чтобы мы не поддались неодолимому желанию заняться сексом.
Женщины в таком кружке играют важную роль и пользуются уважением. Они ведут все хозяйство. У каждой есть муж, и жена отправляется к нему в свой свободный день; так поступают они все, за исключением Секли, у которой, видимо из-за ее темперамента, особые права. Кстати, Кани и Тола вовсе не родные дочери Авы и Мвапуне. Эти девочки — имасефуне, духовные дочери. Оло считают, что в трехлетнем возрасте природная связь между матерью и ребенком ослабевает, и ребенок передается на воспитание другому лицу, которое формирует мелжду ним и собой духовную близость. Чаще всего это кто-то из родственников, тетка или дядя, но может быть таким воспитателем и посторонний человек с другого конца деревни.
Что касается У., то, как мне сказали в ответ на мой вопрос, он здоров и выполняет свое предназначение. Улуне не желает пояснять, что это значит. Сосредоточь внимание на твоем собственном предназначении, говорит он. По-видимому, это самое предназначение, иначе можно сказать: рок, судьба, играет огромную роль в жизни оло. Я спросила Улуне, неужели никто не может избежать своей судьбы. Да, ответил он небрежным тоном, ведь на то и существуем мы, колдуны. И рассмеялся. Это совершенно в духе оло — выразить мысль в форме глупой шутки.
Позже я снова пристала к нему с этим. У него существуют два выражения лица, когда он не хочет отвечать на мои расспросы. Одно доброе, как у папочки, когда он говорит своему дитяти: это слишком сложно, дружок, ты не поймешь, подожди, пока подрастешь. Другое почти смущенное, будто он чего-то стыдится. Последнее я вижу, когда задаю вопросы о перемене судьбы, манипулировании временем или о том, откуда произошли оло. Кажется, все это взаимосвязано.
Я, кажется, пропустила Рождество и Новый год. Луна во второй четверти, но еще немного вогнутая.
