Рурк, похолодев, шагнул вперед.
— Насколько плохи дела?
— Плохи.
Эвелин увидела потрясенное лицо Сары, когда они с Рурком переступили порог. Но очень быстро та справилась с собой, и теперь в глазах светились только сочувствие и жалость. Эвелин ощутила укол боли в груди.
Еще немного усилий — и у них с дочерью установился бы контакт. Несмотря на все происшедшее с ней, Сара оказалась замечательной женщиной, добросердечной от природы. Она пыталась быть жесткой, держала дистанцию, но Эвелин понимала — сделай она первый шаг навстречу Саре, дочь прошла бы свою половину пути.
Рука, лежащая поверх одеяла, вздрогнула от неодолимого желания прикоснуться к Саре, но, стиснув зубы, Эвелин удержалась и сжала кулак. Нет. Она не может.
— Что случилось? — Рурк подошел к кровати, взял Эвелин за руку и разжал пальцы. — Клянусь, стоит тебя на минуту оставить одну, и вот пожалуйста. Зачем ты сюда вернулась? Я думал, с этим местом ты уже рассталась.
— Я тоже так думала, но оказалось, что ошиблась.
Сара подошла к кровати.
— Как вы себя чувствуете?
— Ну, уже лучше.
Эвелин была очень недовольна своим холодным тоном. Еще неприятнее ей стало, когда она заметила боль и обиду, мелькнувшие в глазах Сары. Эвелин быстро надела на лицо маску безразличия.
Рурк обнял Сару за плечи и прижал к себе уже с легкой фамильярностью, чего Эвелин не могла не заметить. Равно как и того, что, прикоснувшись к нему, Сара расслабилась.
Эвелин сдержала улыбку. Итак… Брак по расчету не пережил даже медового месяца. Она знала, что несколько дней наедине в волшебном мире Рио сделают свое дело, и оказалась права.
— Так что случилось? — строго спросил Рурк. — У тебя ведь была ремиссия. Перед нашим отъездом все шло прекрасно.
— Болезнь снова обострилась, — пожала плечами Эвелин. — Кто знает — почему. Это непредсказуемо. Мы надеялись на более длительный период ремиссии. А если этого не произошло, значит, ситуация слишком плоха.
— А что предпринимает доктор Андервуд?
— Рассчитывает на мощный удар химиотерапии и все же надеется найти донора.
— Что мы можем сделать для вас? — спросила Сара.
— Выписать меня отсюда. Уж если предстоит умереть, я хочу, чтобы это произошло дома.
Они заспорили с ней, доктор Андервуд тоже, но Эвелин была непреклонна. Доктор Андервуд, ее давний врач, ставший за многие годы другом, слишком хорошо знал свою пациентку и понял, что потерпел поражение. Заставив дать некоторые обещания, приставив к ней медсестру, он подписал бумаги и отпустил Эвелин.
Рурк и Сара посадили Эвелин с медсестрой в вертолет и все вместе отправились на ранчо. Пока они устроили обеих женщин, закончили дела и остались вдвоем в своей комнате, была почти полночь. Сара безумно устала, но переполнявшие ее чувства не давали уснуть. Даже горячий душ не снял напряжения.
Стоя у окна, она смотрела на пастбища, залитые лунным светом. Сара была довольна, что окна комнаты выходят не на задний двор и она не видит обуглившихся останков дома для гостей. Этого зрелища ей пока не вынести.
При воспоминании о той ужасной ночи по спине пробежали мурашки. Как близко к смерти была она вместе с Джен и Синди. Сара скрестила руки на груди и рассеянно потерла локти через атлас халата. Потом услышала, как из ванной вышел Рурк, но не пошевелилась.
— В чем дело, милая? — Он подошел сзади, обнял и уперся подбородком в ее затылок.
Сара со вздохом откинулась ему на грудь, ощущая знакомое тепло, силу, свежий запах мыла. Как приятно, что на кого-то можно опереться хотя бы раз в жизни.
Сара молчала несколько секунд, глядя на небо, на котором отыскала Малую Медведицу. В горле образовался комок.
— Она умрет, да?
Сара почувствовала глубокий вздох Рурка.
— Похоже на то.
Сара попыталась проглотить комок и уставилась на звезды. Трудно объяснить почему, но подбородок ее задрожал.
— И это тебя трогает, да? Что бы ты ни говорила, ты беспокоишься о ней.
— О Рурк, я не знаю, — дрожащим шепотом ответила Сара. — Все мои чувства смешались, я уже ничего не понимаю.
Опершись о него, она рассеянно гладила его руки, прикасаясь к костяшкам пальцев, поигрывая новым золотым обручальным кольцом на руке Рурка. Она ощущала жестковатые волосы на руках мужа, через атласный халат и ночную рубашку в нее проникал жар его тела.
— Да, я все еще сердита на нее и вряд ли когда-нибудь сумею понять или простить Эвелин. Совершенно ясно — никаких чувств ко мне она не испытывает и не хочет, чтобы эти чувства возникли. Эвелин отдала меня — и все. Единственная причина, почему я оказалась здесь, — спасение компании. Так почему я должна переживать за нее?
— Но ты переживаешь.
Сара покрутила головой, потершись о его плечо.
— Не знаю. Я не хочу переживать. Но… я и не хочу, чтобы она умирала. Эвелин дала мне жизнь, и я только начинаю узнавать эту удивительную женщину. Я даже думаю, если бы у нас было больше времени… Кто знает… — Сара крепко сжала губы и постаралась загнать обратно нестерпимую боль, но не смогла. — О Рурк. — Она резко повернулась, обняла его за талию и уткнулась лицом ему в грудь.
На Рурке было лишь полотенце, завязанное на талии. И все. Кожа теплая и немного влажная после душа. От него пахло мылом и ментоловой зубной пастой. И мужчиной. Сара жадно вдыхала эту изумительную смесь.
Он обнял ее, крепко прижал.
— Все в порядке, дорогая. Я знаю, это трудно. Черт, какой клубок!
— Иногда я ненавижу ее, — бормотала она, уткнувшись в грудь Рурка, — и мне хочется накинуться на нее с кулаками. Бросить самые жестокие слова, пусть бы ей стало больно. А это на меня совершенно не похоже. Но я и не хочу, чтобы подобное случилось. Так есть ли во всем этом какой-то смысл?
— Да, есть, и прекрасный смысл, — пробормотал Рурк, гладя ее спину и плечи.
— Я ведь до сих пор не знаю, что сделаю с акциями. Я не могу обещать ей, что не стану продавать.
— Как ты решишь, так и будет.
Сара подняла на него глаза:
— А ты не рассердишься, если я пущу компанию на распродажу? Ты не станешь считать, что я предала Эвелин?
Рука, гладившая ее по спине, замерла. Казалось, Рурк почувствовал себя неловко.
— Нет, я не буду сердиться. Ты хозяйка акций и сама обо всем договорилась с Эвелин. Делай так, как считаешь нужным.
Несколько секунд Сара изучала лицо Рурка. Потом снова прижалась щекой к его теплой груди. А не глупость ли — верить ему? Не совершает ли она ужасную ошибку, отдавая ему свои чувства, рискуя сердцем? Но Боже милостивый, может ли все это быть ошибкой, если ей так хорошо?
Ей все нравилось в Рурке. Сила, ум, терпение, природная твердость и решительность, глубокий тембр голоса, внешность, манера двигаться — абсолютно все мужское и мужественное трогало до глубины души,
