произношу подобные слова с одной-единственной целью — удержать контроль над «Эв». Но это неправда. Я хочу, чтобы наш брак продолжался, мне невыносима мысль о жизни без тебя. Надеюсь, когда прочтешь дневники, ты посмотришь на все происходящее иначе. — Он повернулся и вышел.
Как могут личные дневники Эвелин убедить ее в чувствах Рурка? Когда дверь, закрывшись, щелкнула, Сара уставилась на три тетради. Неужели там есть ответы на ее вопросы?
Она хотела найти их, надеялась на это, но сейчас, когда подошло время, засомневалась — а хочет ли она знать? Очень долго молодая женщина просто смотрела на тетради, волнение и страх скрутили желудок.
Наконец Сара взяла дневники и понесла в спальню. Чтобы дать себе время обрести мужество, положила их на кровать и стала готовиться ко сну. Приняла душ, надела ночную рубашку, залезла под одеяло и взяла самую старую тетрадь. Она начата за год до ее рождения. Первая запись от 11 мая.
Сара откинулась на подушки и начала читать девичий почерк Эвелин. В груди заныло.
Примерно через два часа Сара закрыла вторую тетрадь. Все еще держа ее у себя на коленях, она рассеянно гладила пальцами потрепанную обложку, уставившись в пространство.
Изнасилована. Она закрыла глаза, сжала губы, как будто этим могла обуздать больные чувства. Она никак не ожидала этого.
Наконец-то она поняла свою мать и те силы, которые двигали ею в молодости. Из прочитанного перед ней возникал образ наивной Эвелин, девушки, жаждавшей любви. Сара чувствовала боль, разочарование, унижение, которые пришлось перенести Эвелин не только из-за Ларри Бейнбриджа, но и из-за руководителей колледжа. Как ужасно оказаться совершенно одинокой, без денег, испуганной, не иметь никого на свете, к кому можно было бы обратиться.
Читая душераздирающие излияния Эвелин, Сара чувствовала боль из-за потерянной невинности матери, сочувствие к ужасу и гневу, которые она пережила после насилия. Сара остро ощущала страх матери — что ей делать с нежеланным ребенком, ее беспокойство — она не сможет любить этого ребенка, ее решимость оградить Сару от детства, лишенного любви, такого, которое ей пришлось испытать самой.
Конечно, мало радости узнать, что была зачата не в любви, не в порыве страсти, а через грубый акт насилия. Но по крайней мере Сара поняла, почему Эвелин ее отдала. И не могла винить ее за это. На месте Эвелин она сама могла бы сделать то же самое.
И хотя было очень больно, Сара знала, почему Эвелин не захотела сблизиться с ней в последние шесть месяцев.
Сара убрала потрепанный дневник, а вместо него пристроила на коленях другой, в дорогом кожаном переплете. Провела пальцами по золотым буквам. Это были записи нынешнего года, большая часть которых относится ко времени, когда Сара уже появилась в жизни Эвелин. Рука дрожала, открывая тетрадь в том месте, где лежала закладка.
Запись, сделанная в тот вечер, когда Эвелин приняла решение отыскать ее. Следующая — после первой встречи с Сарой.
Целый час Сара, не отрываясь, читала дневник. Очень скрупулезный, честный отчет матери тронул ее до глубины души. Эвелин не искала оправданий, никого не обвиняла, не хныкала, она делала то, что считала нужным, и всю ответственность брала на себя.
Она удивлялась силе характера матери, силе и непреклонности. Другая женщина в подобных обстоятельствах давно бы рассыпалась.
Почерк Эвелин становилось разбирать все труднее, болезнь делала свое дело. Последняя запись, за две недели до смерти, написана кем-то другим. Мать обращалась к ней.
Проглотив комок в горле, Сара провела пальцами по странице. Она едва могла видеть, потому что слезы застлали ей глаза.
Сара посмотрела на часы на столике возле кровати. Половина четвертого утра… Слишком поздно, чтобы постучаться к Рурку.
Но ей было все равно. С нервами, натянутыми, как струна, взволнованная, она не могла ждать до утра. Сара откинула одеяло и, даже не накинув халат, босиком пошла через комнату, за дверь, через холл.
— Ты знал, что если я прочту дневники, то захочу увидеть тебя, да? — спросила она в тот же миг, как он открыл дверь. Он стоял в халате, с растрепанными волосами, но Сара чувствовала: он ждал ее.
— Я был уверен.
— Но ведь если бы я пустила «Эв» на распродажу, ты смог бы купить акции? Ты ведь этого хотел все годы? И тебе не надо было бы оставаться моим мужем, чтобы получить место в правлении или сделать шаг к президентству?
Рурк напряженно смотрел на нее.
— Ты как-то меня спросила, чего я хочу больше — тебя или президентства. Теперь ты знаешь.
Губы Сары задрожали. Из-за слез и из-за полуопущенных ресниц она не могла четко видеть его.
— О Рурк.
Она бросилась ему на грудь, его руки сдавили ее, как тиски.
— Извини, извини меня, дорогой, — плакала она. — Извини меня за все мои сомнения.
С отчаянным стоном Рурк поднял ее с пола и уткнулся лицом ей в шею.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — повторял он снова и снова, будто, начав говорить, не мог остановиться.
Сара прижалась к нему, обхватив за шею, вороша пальцами его волосы. Она целовала его в висок, в подбородок, с плачем облегчения и с радостью.
— Люби меня, дорогой. Пожалуйста, люби меня.
Ногой закрыв дверь, Рурк поднял Сару на руки и понес в спальню.
Когда на следующее утро Сара и Рурк вошли в зал заседания правления, они удивились, увидев на обычном месте Лоуренса. Он был на похоронах Эвелин, но они никак не ожидали увидеть его здесь.
— А я думала, что они с Мэдди разошлись, — шепнула Сара.
— Да она и сама так говорила, — тихо ответил Рурк.
