— Попробуй разок, — посоветовал Бодд. — Тебе понравится. Бывает, сижу на работе и только и думаю что о гольфе.
— Бросай думать. Пора бы уже.
— Знаю, но ничего не могу с собой поделать.
— А теперь можешь подумать, как бы выйти из моей машины.
Я широко открыл дверь. Эрик Бодд не двигался. Я тоже. Бодд закрыл дверь.
— У меня предложение, — заявил он. — Мы едем на поле для гольфа. Я прохожу круг. Потом — ты.
— У меня предложение получше, — сказал я. — Ты выходишь из моего автомобиля.
Бодд повернулся и взял сумку с заднего сиденья. Порылся в ней и извлек конверт, из которого вынул фотокарточку. Я долго вглядывался, пока понял, что на ней. Похоже, снимали длиннофокусным объективом из-за деревьев. В кабриолете сидели двое. Я и Ирен — в ее машине — в последний вечер. Я смотрел на фотографию. И думал только о том, как давно это было.
— Город маленький, — сказал Бодд.
Я обошел машину и сел. Прислонился затылком к спинке сиденья и положил руки на руль, как будто собирался вести. Потом — отер ладони о колени, запустил двигатель и включил поворотник.
— Сначала журналисту приходится делать кучу домашних заданий, — вещал по дороге Бодд. — Многие считают, что мы просто разъезжаем туда-сюда, а мы делаем домашние задания. Возьмем здешнее поле для гольфа. Кто поверит, что в Одде есть поле для гольфа?
Я не ответил. Подумал только, что у этого парня неприятный голос.
— До этого я бывал в Одде только проездом, — продолжал Бодд. — Да, город изменился в лучшую сторону, но жить бы я здесь не стал. Не знаю, ты, наверное, привык. Ты можешь на многое не обращать внимания.
Он рассмеялся.
— Слыхал эту шутку? Говорят, что в оддовчанах столько тяжелых металлов, что с ними надо обращаться как с отходами особой категории.
Я снова промолчал. Надо было поправить его и сказать, что правильно называть жителей «оддинцами». Надо было сказать ему, чтобы шел делать домашнее задание. Надо было свернуть на обочину, достать из багажника винтовку и пристрелить этого парня с одного выстрела.
Мы проехали Тукхейм и выехали в Аскане. Я остановил машину возле поля для гольфа. Некоторое время мы сидели и слушали, как затихает мотор.
— Твоя история не принимается, — сказал Бодд.
— Какая еще история? — спросил я.
— О том, где ты был той ночью. Про «бывшую» и потоп в подвале. Есть получше?
Я не знал, нужно ли блефовать. Я так устал от блефа, что сейчас готов был рассказать Эрику Бодду что угодно.
Мы вышли из «вольво». Бодд взял с заднего сиденья сумку. Поле для гольфа располагалось у залива, рядом с цинковым заводом. Отсюда открывался вид на цеха, резервуары, соединяющие их трубы и другие трубы, некогда отравлявшие выбросами все вокруг. Поле для гольфа тоже было отравлено. Насквозь зараженная площадка, в которой проковыряли восемь дырок. Ходила шутка, что, если вынуть мяч из лунки, можно потерять полруки.
— На многих полях я играл, — произнес Бодд. — Но на таком — впервые.
Он сделал пробный удар.
— Знаешь что? — сказал он. — Я вот думал: каково тебе приходится? Работать в местном офисе, который вот-вот собираются закрыть.
Я не знал, поблагодарить его за заботу или открутить ему голову.
— Ты на мели, верно?
Стоял невыносимый зной. Но над горами на юге появились новые облака, и жара грозила обернуться грозой. Где-то я читал, что чаще всего молнией убивает игроков в гольф.
Бодд наклонился к клюшке.
— Может, она и вернется, — сообщил он. — Но я много работал с подобными делами, и, как правило, они не возвращаются.
Он посмотрел на меня.
— Я не в курсе, что произошло, — продолжил он. — Может, это были тайные свидания, может, нет. Но слухи уже поползли, а против слухов ты беззащитен. Если хочешь оправдаться, расскажи свою историю. Только таким образом можно обороняться.
Кто сделал эту фотографию? Мартинсен? Наверное, Мартинсен. Он случайно проезжал мимо или шпионил за мной в тот вечер? Почему он ничего не сказал? Может, это Мартинсен рассказал все Франку?
Эрик Бодд говорил, что надо просто рассказать. А слушать-то он умеет. Лучше всех. Лучше всех умеет слушать. Других. Я подумал, что теперь роли сменились. Теперь я дичь, и охотятся за мной.
— Ты не можешь меня заставить, — сказал я.
— А я и не заставляю, — ответил Бодд. — Просто объясняю, как для тебя лучше.
— Да ни черта ты не знаешь, как для меня лучше!
Бодд, ударив, следил за полетом мяча. Когда тот упал, Бодд кивнул. Сказал, что ему нравится этот звук. Звук удара клюшки по мячу. Нет ничего лучше.
Мы пошли к месту приземления.
— Я пробовал выяснить, как два этих дела взаимосвязаны, — говорил Бодд по дороге. — Убийство того парня с ее исчезновением. Но безуспешно. Может быть, ты мне объяснишь?
— Мне кажется, я не имею к этому никакого отношения, — сказал я.
— Да, все вы в Одде такие, — заметил Бодд. — Слишком вежливые.
Он остановился и посмотрел на меня.
— Послушай, я тебя понимаю. Девушки в таких маленьких городках — всегда трагедия. За самых красивых приходится драться. А этот кусочек, похоже, весьма лакомый.
Он пошел дальше. Мы добрели до мяча. Бодд посмотрел на меня:
— Ты ее выгнал? Или, может, твой брат? Я тут подумай, что мотив был у вас обоих. Если верить слухам, твой братец ревнивый.
— Каким это слухам?
— Так, птичка на ухо чирикнула, что как-то вечером твой брат взял всю женину одежду и покромсал бритвой.
— Да ты совсем больной — еще больше чем я думал, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Как знаешь. Тебе решать, — сказал Бодд. — Как только заявят о пропаже Ирен Янсен, фотография появится в печати.
Мой кулак врезался в его лицо, прямо в челюсть. Я ударил его со всей силы. Бодд упал. Какое-то мгновение, пока он лежал на земле, он показался мне маленьким и беспомощным. Потом он встал и отряхнул штаны. И ухмыльнулся так, как будто был хозяином положения.
Я повернулся и зашагал к автомобилю. Рука снова заболела, но я знал, оно того стоило. Я сделал то, что должен был сделать. Он произнес ее имя. Имя, которого ему не следовало упоминать.
Фотография по-прежнему лежала на сиденье «вольво». Я положил ее в бардачок и запустил двигатель. И выезжая на дорогу, подумал, что в одном Бодд прав. В том, что я могу на многое не обращать внимания. Когда многое принимаешь, то ко многому и привыкаешь. И рано или поздно это становится твоей жизнью.
~~~
На соседском газоне разлеглась упитанная парочка. Телеса блестели от масла. Над шезлонгами
