по ликвидации «армянского вопроса».
Шакир-бей тоже имел диплом врача. Вместе с тем он смотрел на Назима так, как ученик смотрит на своего учителя, а тот в свою очередь восхищался инициативами Шакира.
На встрече, на которой мне повезло присутствовать, Шакир поставил вопрос о необходимости решить, кто именно будет делать «грязную работу». Ведь в конце концов кто-то должен был ее делать. И тогда он сформулировал свое предложение.
«Послушай, Назим. Если мы на самом деле хотим все это сделать, то нам нужны не только „методы“. Методы предложишь ты, и никто этого не оспаривает. Ибо без хорошо сформулированной идеи, без системы, основанной на ней, без необходимой для этого инфраструктуры и, конечно, без лидера, который укажет направление, ничего не получится.
А какие инструменты? Чтобы реализовать любую идею, надо иметь соответствующий инструментарий. Позволь, я изложу тебе некоторые мысли на этот счет, ведь я уже давно думаю об этом.
То, о чем мы говорим, серьезная вещь. Я посчитал, что только армян, — а это наша главная проблема, — более двух миллионов. Возможно, около двух с половиной миллионов, может быть, и больше. А это, мой друг, значительное количество. Это не просто щелкнуть пальцами и сказать: „Вот и все, перейдем к другому вопросу“… Это сложная и многосторонняя операция, требующая большой подготовки, твоих методов и, наконец, в нужный момент — моего инструментария.
И какие из них я выберу? Я скажу тебе без колебаний. Армия и полиция не смогут сделать это открыто. Тогда всем нам будет плохо. Они должны будут „сотрудничать“ тогда, когда мы им прикажем, и не сомневаюсь, что, следуя дисциплине, они сделают то, что им прикажут.
А государство? Сможет ли этим заняться правительство? Нет, не сможет. Оно не должно быть втянуто в это напрямую. Оно может лишь все подготовить, создать возможности, обстоятельства, издать секретные указы. Потому что, друг мой, все должно быть в тайне. Все делают вид, что все нормально, смотрят в сторону, маскируются. А иначе как? Разве будет разумно созвать иностранных послов на прием и заявить им: „Уважаемые господа, мы пригласили вас сюда, чтобы сообщить вам, что в ближайшие месяцы мы осуществим уничтожение всех христиан в Турции, а сейчас, если угодно, милости просим проследовать в соседнюю залу, где накрыт для вас прекрасный ужин“. Нет, так нельзя. Это невозможно. Ты ведь знаешь, какие они, дипломаты. Когда не будет выхода, тогда они либо перейдут на другую сторону, либо сделают вид, что принимают идею. Но сначала…
Надо иметь также в виду, что многие служащие самых разных уровней могут протестовать, отказываться выполнять приказы, ссылаясь на свою совесть. Да, да, на совесть! Если им кажется, что у них есть совесть, то это их проблема. Но если они перекинут эту проблему на нас? Представь себе, что какой- нибудь местный администратор из какого-нибудь затерянного поселка должен будет ответить на телеграмму, в которой ему предписывается ликвидировать христиан. Он не ответит на нее. Он даже не поймет смысла телеграммы. Уничтожить христиан! Он захочет переговорить с министром или, возможно, с главой правительства.
Вспомнит о своей совести. А его жена. Его семья. Его друзья. О, нет! Я не смогу сделать это! Я сначала переговорю с консулом Франции. Или Германии. Видно, кто-то там, в Константинополе, сошел с ума. Кроме того, у меня есть друг армянин. А семья этого армянина? А его друзья? Это невозможно. Опять же моя совесть… Снова та же совесть.
Смотри, Назим. Ты все прекрасно понимаешь, и мне незачем повторять тебе все заново. Тебя, меня, всех наших совесть не беспокоит. А если по той или иной причине кто-то не подчинится беспрекословно и не будет делать то, что от него требуется… Все это выльется в серьезную проблему для всех нас. Нет, мы не можем допустить этого.
И тогда нам поможет печать. Уже сейчас можно прочитать в заголовках константинопольских газет: „Христиане убили мусульманского ребенка“. В другой газете — девушку, которую к тому же еще и изнасиловали. Конечно, надо будет придать правдоподобие этим сообщениям. Нам понадобятся мученики. Настоящая патриотка почувствует гордость, если ее сын умрет за правое дело… Нет, не улыбайся. Я говорю вполне серьезно: мученик — это мученик, и он стоит многого. Ты не согласен со мной?
У армян тоже есть своя ахиллесова пята. Вспомни, например, эту прекрасную провинцию Ван, сплошь зараженную христианами. Их там столько, что мы, турки, чувствуем себя людьми второго сорта. Этому будет положен конец раз и навсегда!
Представь себе, что несколько „посланников“ Комитета за единение и прогресс призовут армянских лидеров подбить русских армян на восстание против русского правительства. Они на это не пойдут. И их можно обвинить в нелояльности. Назвать их предателями. Потому что они и есть предатели. Предатели Турции. Мы их обвиним в том, что они дезертировали к русским…
Ты спрашиваешь меня об „инструментарии“. Он у нас под боком. Наши инструменты совершенны, тверды, у них проникающий и летальный эффект… Ты задумывался когда-нибудь о заключенных в наших тюрьмах и лагерях? Они пойдут на все, чтобы выйти на свободу. А если им пообещать освобождение от ответственности за совершенные преступления? В конце концов это как работа. Они смогут насиловать, похищать, красть, убивать. Это все равно, что снять все запреты.
Да, Назим. Наш дорогой Талаат уже знаком с этим проектом, и он ему показался отличной идеей.
Мы создадим легион, который сделает важную часть работы.
Образование его обойдется нам почти даром. Потери его личного состава не будут иметь никакого значения. А если затем надо будет закрыть рот кому-нибудь из них или многим из них, то все это можно сделать, не вызывая ничьих протестов. А пока что они „очистят“ нам путь, Они сделают за нас то, о чем мы можем только мечтать, но, возможно, будем не в состоянии осуществить.
С другой стороны, они вот уже, рядом — завербованы и полностью в нашем распоряжении. Они похожи на стаю волков, готовых к тому моменту, когда глава стаи почувствует запах крови. Мы разобьем их на группы и банды. Каждой из них будет руководить командир, поставленный нами. Мы пообещаем им добычу (спокойно, только часть добычи!), отдадим им женщин и детей, чтобы успокоить их страсти. А потом теми из них, кто выживет, мы займемся сами…»
Я наблюдал, как доктор Назим пристально смотрел на Шакир-бея сквозь стекла своих очков. Его лицо не выражало никаких чувств, ни малейших эмоций, но легкая дрожь нижней губы выдавала его. Я догадался, что эта идея и эта программа полностью совпадали с его мыслями.
Что до меня, то меня не оставляла мысль о том, как мне повезло с самого начала. Каждый раз я оказывался в самом нужном месте. Мои покровители по-прежнему помогали мне, и я был уверен, что этот путь приведет меня к власти и деньгам. Я стал представлять себе, сколько это могло бы быть. Эти идеи вызывали у меня энтузиазм. Пришел момент для освобождения Турции от всех тех, кто усложнял ее ситуацию, кто только ждал, чтобы наброситься на нее и растерзать, как терзают свою добычу животные, поедающие падаль.
Благодаря таким людям, как доктор Назим или Шакир-бей, излагавшим свои блестящие мысли, а также другим, с кем мне посчастливилось познакомиться, удастся помешать такому развитию событий. Я поклялся себе, что моя рука никогда не дрогнет, чтобы реализовать священную миссию спасения нашей страны.
Я был уверен, что эти два человека читали мои мысли, потому что когда Шакир-бей закончил излагать свои мысли, взволнованный доктор Назим встал и обнял его. Потом он проделал то же самое со мной. Мы там же поклялись, что сделаем все, чтобы надуманное превратилось в реальность как можно раньше.
Таким образом, обстоятельства, судьба, а также — сейчас, много времени спустя, я это понял — слабость моего характера привели меня к тому, что я отдался делу, которое мне казалось не только благородным, но скажу больше — величественным. Это было самым важным для нас, и мы были готовы отдать за него наши жизни. Мы готовы были пойти на все без колебаний, так как были убеждены (а я больше других), что призваны стать во главе такого дела, за которое стоит умереть, если понадобится.
Так совпало, что при возвращении в Турцию я оказался попутчиком Шакир-бея. Именно он окончательно привлек меня к этому делу. Во время долгой поездки на поезде из Берлина до Вены, оттуда в
