Он добавил, что, возможно, платить и не придется. Он должен послать судно Кемаль-паше недалеко от Батуми, по ту сторону границы. В этом был, конечно, риск, но из-за войны, цены сильно подскочили… Стоило рискнуть.
Тогда я заговорил с ним о семье Дедеян и о других девушках и юноше, Это правда, что я только недавно встретил их, но оставлять их здесь означало бы обречь их на верную смерть. Я сказал ему, что все они поедут со мной. Азури посмотрел на меня, прищурив глаза, словно оценивал ситуацию. Какое-то время он не отвечал, потом согласился.
«Пусть будет так. Это, конечно, намного рискованнее, но если ты так хочешь… По правде говоря, мне жалко армян. В этой стране хватает места как для турок, так и для армян. А курды только воруют и мешают всем. — Он задумался на минуту — Видишь ли, Оганнес, давай сделаем одну вещь. Ты пойдешь за ними, а я схожу за моим человеком. Потом вы отплываете, и, если подует ветер, завтра ночью вы будете вне опасности. Именно так! Приводи сюда своих славных армян, а я через час вернусь со своим человеком… И все, хватит об этом. Давай».
Азури решительно встал, желая показать мне, что нельзя терять времени и что мы договорились.
Мы расстались без лишних слов. Я пошел назад, а он поехал на телеге в обратную сторону, подгоняя лошадь, которая не хотела бежать в полной темноте.
На обратном пути я думал, что моим друзьям сильно повезло. Так же, как и мне. Азури по своей доброте поможет нам. А ведь это не просто найти турка с добрыми намерениями по отношению к нам, армянам.
Семья Дедеян встретила меня как самого дорогого родственника. Остальных членов группы не было — они разбрелись по округе и пока не вернулись. Я сказал им, что времени терять нельзя и что они должны идти со мной. Я оставлю их в доме у Азури, а потом вернусь за Арегом и Лерной. В этом доме они будут в безопасности, а до приезда Азури они смогут что-нибудь поесть.
Мои слова, кажется, не очень убедили Нору, но Карен Дедеян и его жена были уже на пределе своих сил, с ними была также их глухонемая дочь Соня, а у другой дочери, Ани, округлились глаза, когда она услышала, что там можно будет что-нибудь поесть.
Мы с большими предосторожностями пустились в путь к дому Азари, там я открыл ворота и впустил их. Нора спросила меня насчет судов, и я объяснил ей, что они привязаны тут же недалеко. Она захотела посмотреть на них, а я в некотором раздражении сказал ей, что если она хочет, то пусть идет одна. Мне самому надо было успокоиться и не пугать семью Дедеян, они и так намучились достаточно.
Она странно посмотрела на меня и отвернулась, направляясь по тропинке через лесок к берегу. Я открыл дверь ключом, который нашел на том месте, где его оставил Азури, и мы вошли в дом, спасаясь от ночной сырости.
Я даже решился дать кое-что из продовольственных припасов. Все четверо ели так, как будто они никогда в жизни не ели, и это немного приободрило их. Я побежал назад за Арегом Балакяном и Лерной, но там никого не было. Я подождал немного и решил, что надо бы вернуться в дом Азури. Лучше я буду там, когда он вернется.
Я так и сделал, но Нора пока не вернулась. Прошло немало времени, и ее задержка стала меня беспокоить. Одно дело, если она обиделась на меня, и другое, если она заблудилась или что-то случилось с ней.
Я уже собрался выйти на поиски ее, как мы услышали звуки подъезжающей телеги. Дверь вдруг открылась, и появились два турецких солдата, направивших на нас свои ружья. Я вскочил, но меня больно стукнули прикладом в плечо, и я упал. Я был в растерянности и не знал, что произошло. Карен Дедеян закрыл лицо руками. Это был довольно старый, больной и усталый человек, он не понимал, почему нас преследовали с такой жестокостью.
Потом два солдата заставили нас выйти наружу. В нескольких метрах от нас в тени я увидел лицо Мустафы Азури, который не решался подойти к нам. Он предал нас. Поняв это, я был в отчаянии. Поверив в его заверения в дружбе, я не только попал в западню, но и неосмотрительно втянул в нее своих друзей. Я был безутешен и зол. Я винил себя в неопытности и глупой доверчивости. Я не знал, что с нами будет, но предполагал самое худшее. Для меня было не важно, что случится со мной, но я не мог простить себе, что виновен в захвате моих беззащитных друзей. Я вдруг вспомнил о Норе. Что произошло с ней? Я представил себе, что она уже мертва, и это свалило меня.
Я с глубокой ненавистью посмотрел на Мустафу Азури. Я подумал, что, если бы я мог убить его в тот момент, я бы, не колеблясь, сделал это. Как можно было пасть до такой низости!
Я слышал, как они заспорили. Они не знали точно, что им с нами делать. Один из солдат сказал, что нас надо убить и тогда будут решены все проблемы. Он проворчал, что все равно таков будет наш конец, и зло сплюнул на пол.
Они решили запереть нас в сарае возле дома, предварительно крепко связав нам руки. Боль от связанных рук казалась невыносимой. Когда я попросил, чтобы он не сильно связывал руки старикам, солдат засмеялся и, глядя на меня, со всей силой затянул веревку на их руках. Потом он громко хмыкнул и, уходя, закрыл дверь на ключ.
В темноте я услышал, как плачет Алин Дедеян. Этой женщине было около шестидесяти лет, но, несмотря на возраст и страшную усталость, она сохраняла чувство собственного достоинства. Это восхитило меня. Я слышал рыдания всех трех и задыхался от гнева. Как мы могли жить среди этих людей? Мы встречались с ними на улицах, были товарищами по школе. Я вспоминал мою мать, когда она приходила с базара в сопровождении Аиши Басоглу, которая улыбалась ей. Она была лучшей турецкой подругой мамы. Я вспомнил лица Али-бея, Мустафы Гудура, которых я считал своими друзьями и которые раскрыли свои настоящие лица только тогда, когда нас пытали в тюремных камерах.
Очень трудно объяснить, что именно я чувствовал в те моменты, но никогда, ни в один из дней моей уже долгой жизни, я не забывал этого. В моей душе сейчас нет злобы, но не могу стереть из своей памяти то, что какое-то время у меня ее было столько, словно вся моя душа была соткана из горящей злобы, О, время! Говорят, что оно стирает все и является настоящим лекарством для души. Это не совсем правильно. Может быть, я приглушил ненависть, но не смог стереть у себя страх. Даже сегодня, когда мои руки, изрезанные синими венами и покрытые пигментными пятнами, берут перо, я не могу забыть, что злость, сверкавшая в глазах тех турок, сейчас блестит в глазах другого солдата, другого человека. Та же самая! Тот турецкий солдат станет брюзжащим, равнодушным и бесчувственным стариком, жестким, как камень на дороге. Но злоба, да злоба! Она остается в нем, она готова перейти от одного человека к другому по любому поводу, заражая все, как зараза. Нет, злоба не пропадает у того, кто болеет ею, равно как болезнь не покидает умирающего. Она витает в воздухе, таится внутри людей. Достаточно каких-нибудь слов, каких-то идей, какой-нибудь неоправданной жестокости, и опять она возникнет тут же, обретет форму и заразит тысячи людей.
Так вот, мы сидели со связанными руками, уверенные, что наши дни сочтены. Я, по крайней мере, не видел никакого выхода. Отсюда нас уведут куда-нибудь, в какую-нибудь тюрьму в Ризе, может быть, нас будут мучить. Я просил Бога, чтобы он не допустил наших мучений. Я молился, чтобы нас убили одним выстрелом там же.
Прошло довольно много времени. Мы слышали смех и радостные крики в доме Мустафы. Оба турецких солдата пили турецкую водку раки. Я видел несколько бутылок этой водки в чулане. Взрывы смеха и шум доносились еще пару часов, потом снова наступила тишина, прерываемая только монотонными ударами волн о берег.
Веревки впились в запястья, но в конце концов я смог перегрызть веревку зубами и прежде всего освободил от веревок семью Дедеян. Потом я попытался открыть дверь, но не смог Из этого места уйти было невозможно. Я пришел в полное отчаяние, представив себе, что скоро солдаты отойдут от пьянки и наши мучения продолжатся.
Тогда кто-то слегка постучал в дверь костяшками пальцев. Звук был едва слышен, но сердце у меня затрепетало. Я еще не видел ее, но знал, что это была Нора Азатян, она вернулась, чтобы помочь нам. Я постучал в ответ в ту же дверь и услышал легкое шуршание ключа в замочной скважине и скрип открываемой двери. Это была Нора! Я хотел обнять ее, но она пошла прямо к Ани и поцеловала ее в лоб.
