надувательство и он этого так не оставит.
Данел робко объяснил, что машина удовлетворяет лишь те желания, которые возможно исполнить. А чего там объяснять. Нуресу сколько ни дай, все мало.
Энтузиазма у толпы поубавилось. Капрал Думпи кашлянул, поправил фуражку и сунулся в сарайчик. От кого-кого, но от него такой резвости не ожидали. Что вы думаете? Машина мигом притачала ему новенькие погоны вахмистра. Мы так и легли от хохота. Наперебой поздравляли со внеочередным повышением, желали дослужиться до полковника, советовали стребовать с машины разницу в жалованье. Думпи засопел, побагровел, сорвал погоны и ушел, погрозив Данелу кулаком.
Не успели мы отдышаться, как Сторген решил тоже попробовать счастья. Ну, тут мы просто ахнули. Его женка, Лумина, стояла возле меня, и я своими глазами видел, как она в один миг похудела, подросла, глаза стали большие, нос прямой, словом, вылитая Юлли Чилс в главной роли, да и только. Первым остолбенел сам Сторген. А Лумина, едва ей поднесли карманное зеркальце, обрушила на муженька громы и молнии.
— Ах ты, скотина! Я тебе, значит, не по вкусу? Тебе Юлли Чилс подавай?!
И пошло-поехало.
Под шумок пономарь Маттас заковылял к сараю. Его старуха почуяла неладное и гаркнула:
— Маттас, ты куда? Стой, тебе гово…
Однако тот уже нажал кнопку. Между прочим, его вполне можно понять.
Началось форменное светопреставление. Старуха тузила Маттаса что есть мочи, разевая рот, как рыба. Лумина гонялась за Сторгеном с туфлей в руке. Никто и не обратил внимания, что кабатчик Хумм юркнул в дверь, а потом незаметно выбрался наружу. То есть, я уверен, так оно и было, иначе с чего бы вдруг кабачок Капра мигом вспыхнул синим пламенем.
Сколько живу, не припомню, чтобы у нас в городке такое творилось. Шум, тарарам, драка, толпа с ревом валит смотреть на пожар. Кабачок горит, как бензиновый факел.
Данел сидит на крыльце, обхватив голову руками, и плачет.
— Дядя Бьюнк… — лепечет. — Как же так… Как же так…
А я гляжу — Капр уже налюбовался на свой пожар и мчится обратно со здоровенным дрыном в руках.
— Данел, — говорю, — полагаю, это по твою душу.
Парень, завидев кабатчика, вскочил как наскипидаренный и шмыгнул в свой сарайчик.
Не стоило труда угадать его самое сокровенное желание — оказаться вместе со своей машиной где угодно, лишь бы подальше от нашего городка.
Помаленьку жизнь вошла в колею.
Капр проиграл дело в первый инстанции и подал апелляцию в окружной суд.
Думпи все величают господином вахмистром.
Нурес запил горькую и, похоже, пропьется дотла.
Лумина сбежала с коммивояжером.
Маттасова старуха занимается у логопеда.
Ума не приложу, как и когда в сарайчик пробрался кто-то из школяров, но только учитель Мулссон целую неделю не мог сидеть и извел здоровенную бутыль свинцовой примочки.
Беата с Ризлом живут душа в душу.
VII. ТРОЙНОЕ НАВЕЧНОЕ ЗАКЛЯТИЕ
— Господин полковник, вас спрашивает какая-то старая дама, — доложил адъютант, вытянувшись в струнку.
Полковник Фухлер оторвался от созерцания своего письменного стола. Общеизвестно, что чем выше чин и должность, тем меньше на столе бумаг и больше телефонов. Перед полковником лежало три секретных досье, сбоку красовались три разноцветных телефона. Испытания в лаборатории шли полным ходом, и близился час, когда одна из папок с документами бесследно исчезнет, уступив место кнопочному аппарату прямой высокочастотной связи. Именно об этом грезил полковник Фухлер перед появлением адъютанта.
— Кто такая, зачем? — отрывисто спросил он.
— Некая госпожа Гайнц, жительница городка. Сказала, что вы ей нужны по безотлагательному делу. Причину визита назвать отказалась. Ждет в приемной.
— Что? Как она там очутилась?
— У нее пропуск на одиннадцать ноль-ноль.
— Кто выписал пропуск?
Адъютант оставался бесстрастным, но крошечная пауза вполне засвидетельствовала его недоумение.
— Вы, господин полковник.
Фухлер помедлил. Вот уже несколько лет он страдал склерозом на почве диабета и скрывал это, как мог. Ему совсем немного оставалось до следующего чина, а там уж пускай за него шевелят мозгами нижестоящие офицеры. Генеральская фуражка покроет любой склероз.
— Впустить, — распорядился он.
Адъютант открыл дверь и пригласил госпожу Гайнц в кабинет. Она оказалась малорослой сухонькой старушкой в вязаном платье мышиного цвета. Седые волосы скручены сзади узлом, на носу круглые очки в стальной оправе. Полковник встал, предупредительно обошел вокруг стола и встретил даму точно посредине алой ковровой дорожки.
— Здравствуйте, госпожа э… Гайнц. Садитесь, прошу вас.
— Здравствуйте, полковник, — неожиданно звучным контральто отозвалась старушка и уселась на стул, приставленный боком к столу. Она держала спину прямо, не касаясь спинки, как ее, наверно, приучили еще девочкой в пансионе.
Адъютант подобрал с дорожки проволочную шпильку, подал ее госпоже Гайнц и, повинуясь взгляду полковника, ретировался.
Полковник опустился в кресло.
— Чем могу служить? — осведомился он, вкладывая в вопрос определенную дозу прохладцы, точно соответствовавшую цене латунных часиков, болтавшихся на груди гостьи, и степени потертости ее туфель. Старушка неторопливо вогнала шпильку в седой узел, кончиками пальцев подоткнула остальные, торчавшие точно крошечные крокетные воротца.
— Насколько я понимаю, вы главный в этой вашей лаборатории, — начала она.
— Совершенно верно.
— Значит, я попала туда, куда нужно.
Фухлер озадаченно пожевал губами.
— Позвольте взглянуть на ваш пропуск.
Гостья порылась в ридикюле и протянула полковнику квадратную бумажку с лиловой печатью. Беглого взгляда ему хватило, чтобы убедиться в подлинности собственной подписи. И по меньшей мере странно было бы спросить: «Позвольте, а с какой стати я оставлял его для вас на проходной?» Склероз, склероз… Полковник хмыкнул.
— Слушаю вас.
— Ах, полковник, вы себе не представляете, до чего вначале мы были вам рады…
— Мне?
— О, я, пожалуй, неточно выразилась. Я хотела сказать, что все жители обрадовались, когда узнали, что правительство купило усадьбу покойного Хагеса, и там будут строить секретную военную лабораторию. Особенно ликовали те, у кого дочери на выданье. А некоторые прямо гордились, ведь таким не всякий город, даже большой, может похвалиться, верно?
Из всего этого лепета полковник принял к сведению только упоминание о дочерях на выданье. Вот
