– А как же…
Но Сьюзен Констант и старая кормилица уже исчезли.
Я следовал за Сэдлером, который поспешно устремился в противоположном направлении, прочь от Корнмаркет и вниз по улице, известной как Саутгейт. Мы были не одиноки. Другие фигуры изо всех сил старались слиться с окружавшим их мраком. Из моего небольшого опыта знакомства с лондонским дурным поведением мне известно, что нужно делать, когда сталкиваешься с представителями закона, несущими большие палки. Вы берете ноги в руки. Власти, вероятно, не станут разбираться в том, кого они осыпают ударами, и на их стороне – вся сила закона. В данном случае было целых две силы закона, город и университет, а посему шансы быть битым удваивались.
Мы шли не больше нескольких секунд, как вдруг колокола снова зазвонили. На этот раз вместо взволнованного перезвона, созывавшего школяров и горожан драться на Корнмаркет, мы услышали ровный, настойчивый звук.
– Вечерний звон,[5] – сказал Вильям Сэдлер.
Я позволил ему вести себя. Что знал я об Оксфорде и его особенных обычаях? Может, здесь любого, пойманного на улице после того, как прозвонил вечерний звон, вешают, топят и четвертуют бульдоги, а может, погребают заживо под тысячами книг.
Мы свернули налево в боковые ворота и очутились на большой открытой площади, окруженной сплошной линией домов. Меня удивил шум бегущей воды, слышный, несмотря на колокол, но потом я разглядел мерцание фонтана в центре. Я решил, что это колледж Вильяма Сэдлера. И он вроде бы подтвердил эту догадку, уверенно пробираясь по темному четырехугольнику, где только в паре окон на дальней стороне изредка вспыхивал свет; все здесь казалось тихим и спокойным после беспорядков в Карфаксе. На фасаде здания, вдоль которого мы шли, чернели проходы, казавшиеся моему взбудораженному воображению отверстиями в пещерах. Сэдлер остановился у третьего или четвертого из них.
– Сюда, – сказал он.
– Куда «сюда»?
– В Крайст-Черч, бывший Кардинальский колледж, а в свое время – и колледж Короля Генриха Восьмого. Моя комната на третьем этаже.
Мы ощупью поднялись по темной лестнице. Я стоял, пока он возился с ключом. Затем постоял еще немного, когда он вошел в комнату, нашел привычной рукой трутницу и зажег несколько свечей. Это были хорошие свечи, не какие-нибудь сальные. В комнате было тепло от огня, дремавшего в очаге.
– Входите, мастер Ревилл.
– Николас. Ник для друзей.
Вильям указал на скамейку с дальней стороны стола, заваленного книгами. Я сел и огляделся. Стены были украшены панелями. В углу стояла кровать с пуховыми перинами. И здесь жил всего один человек. Должным образом обставленная, хорошо освещенная и отапливаемая комната отнюдь не походила на келью.
– Узрите жилище студента, – произнес Сэдлер. – Это не то, что вы ожидали?
– Я думал, это что-то более… монашеское, что ли.
– Не все мы созданы быть монахами – даже если бы они еще существовали.
–
– «Не всяк монах, на ком клобук». Внешность обманчива. Слишком верно, – вздохнул Сэдлер.
Я вздрогнул, ибо перед моим мысленным взором пронеслась сцена в переулке в мой первый вечер в Оксфорде. Группа облаченных в капюшоны фигур, нащупывавших свой путь в тупике. Я вспомнил картинку, виденную однажды в книге: несколько монахов в клобуках, крадущихся куда-то, – совсем не набожных, но зловещих, – такой, вероятно, и предполагалось быть всей картинке. Вот о чем напомнили мне эти фигуры.
– Вам нехорошо, Николас?
– Нет. Просто подумал кое о чем неприятном.
– Тогда вот это, быть может, поможет вам больше не думать о неприятном.
Вильям Сэдлер налил два стакана вина и поставил один передо мной, прежде чем сесть на скамью напротив меня. Довольно бесцеремонно он смахнул книги в дальний угол стола, нимало не заботясь о том, что пара из них с глухим стуком шлепнулась на покрытый тростником пол. В свете свечей я разглядел мужчину, едва ли моложе меня, чисто выбритого, с тонким ртом. Так вот каков был будущий муж, человек, собиравшийся жениться на Саре Констант. Похож ли он был на жениха? Выглядел ли он самодовольным, встревоженным, опьяненным? Нет, хотя в нем и вправду сквозило какое-то довольство собой.
– Хорошая мысль убраться с улицы, когда там рыщут бульдоги, – сказал он.
– Я не видел никаких собак.
– Бульдоги – это те джентльмены с палками. Они следят за порядком здесь, проходясь палками по головам студентов.
– Как началась драка?
Я не думал, что Сэдлер мог рассказать мне это, но он заявил, что участвовал в ней с самого начала, и по частям выдал мне всю историю.
– Это все вина хозяина таверны. Он наглый парень. Мы с друзьями поспорили с ним насчет качества вина, что он нам дал. Оно было кислое. Не сравнить с тем, которое мы только что пили в «Медведе и митре».
Я живо представил себе компанию мертвецки пьяных, храбрых во хмелю, пошатывающихся студентов, прокладывающих себе путь из кабака в кабак.
– То есть весь город ополчился из-за того, что вам не понравилась выпивка?
– Это было не наше решение, – сказал Вильям Сэдлер. – Мы ее не начинали. Хотя для городских любого предлога хватит. По правде, господин Давенант сказал нам пару крепких слов. Нам было весело, а ему нет.
– Джон Давенант из «Таверны»?
– Вы уже знаете довольно, чтобы быть здесь студентом, Николас, если уже знакомы с городскими кабатчиками. А жену Давенанта вы случайно не знаете?
– Я видел ее недавно на улице.
– Лакомый кусочек.
– Она тоже была поводом для ссоры?
– Не совсем. Хотя кто-то из наших, возможно, отпустил несколько замечаний о Джейн Давенант, которые… э-э… не улучшили дела, – признал Сэдлер, приставив пальцы к вискам в виде рогов. – Но настоящей причиной свары было качество его вина, а не жены. Ха!
На моем лице, должно быть, отразилось недоверие, потому что Сэдлер, усмехнувшись, продолжил:
– Ладно, признаю, возможно, его разозлило то, как мы вернули ему его кислое пойло.
– И как же?
– Швырнув его назад вместе с посудиной. Но до кабатчика оно не долетело и приземлилось на пол, не причинив никому вреда.
Я попытался рассмеяться, хотя не очень усердно. Что-то в манере студента – какое-то надменное самодовольство – приводило меня в бешенство. Я поражался, что Сара Констант в нем нашла.
– Господин Давенант очень разгорячился, – сказал Сэдлер, – позвал несколько своих друзей и соседей и подучил одного из них пойти и зазвонить в колокол у Святого Мартина. Он влиятельный человек в Оксфорде, говорят, положил глаз на шапку мэра. Когда мы попытались мирно уйти, на нас навалились добрые граждане Оксфорда. Ну, к этому времени, конечно, подоспели и
Лично я жалел, что госпожа Рут не нашла для его головы чего-нибудь потяжелее, чем сушеная рыба. Все же вы не можете быть гостем человека, пить его вино и громко выражать подобные мысли. К тому же, должен признаться, Вильям Сэдлер занимал меня. Насколько он был типичным студентом университета? Мои представления о возвышенной, самоотверженной природе академической жизни быстро превращались
