Воспоминания солдата

не был бы в состоянии сразу опровергнуть. Но, несмотря на все это, я начал упорно возражать. Я знал, что железнодорожная сеть работает плохо лишь к востоку от Бреста, и поэтому пытался

[449]

объяснить Гитлеру, что предложенные мною работы по укреплению местности не потребуют никакого транспорта для подвоза материалов к фронту; нужно будет подвезти их только к рубежу рек Зап. Буг, Неман, с чем железные дороги могут справиться. Мы можем найти в своей стране и рабочую силу, и стройматериалы. Продолжать войну: на два фронта с надеждой на успех можно только в том случае, если хотя бы на одном фронте установится затишье, пусть даже и временное, но все же позволяющее кое-что сделать для укрепления другого фронта. После того как вы хорошо укрепили запад, нет никаких препятствий для того, чтобы сделать то же самое и для востока.

Прижатый к стене, Гитлер ухватился за свой уже давно известный аргумент, что генералы Восточного фронта будут думать только об отступлении, если он в тылу за их фронтом построит надежные оборонительные укрепления и сооружения. Ничто не могло заставить его изменить это предвзятое мнение.

Затем зашел разговор о генералах и о верховном командовании. Ясно было, что моя попытка добиться косвенным путем концентрации военного командования в одном органе и ограничить непосредственное влияние Гитлера провалилась. Поэтому я теперь счел Своим долгом предложить самому Гитлеру назначить какого-нибудь генерала, которому он доверяет, начальником главного штаба вооруженных сил, чтобы наладить успешное руководство ведением операций и устранить нагромождение штабов (штаб оперативного руководства вооруженными силами, главные командования сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил, командование войск СС). Но эта попытка также полностью провалилась. Гитлер не хотел расставаться с фельдмаршалом Кейтелем. Он сразу же почувствовал, что его хотят ограничить во власти.

Так я ничего и не добился. Был ли вообще хотя бы один генерал, которому доверял Гитлер? После этой беседы мне стало ясно, что на этот вопрос можно

[450]

ответить только отрицательно. Итак, все оставалось по-старому. За каждый квадратный метр шли упорные бои. Безвыходное положение ни разу не было улучшено своевременным отходом. Но еще не раз Гитлер, глядя на меня потухающим взглядом, спрашивал: “Не знаю, почему вот уже два года нам во всем не везет?”, однако не обращал внимания на мой неизменный ответ: “Измените способ действий”.

Год решающих событий

1944 год начался на Восточном фронте упорными атаками русских в середине января. Вначале русские были отброшены от Кировограда. 24 и 26 января они начали брать в клещи наши выступавшие дугой позиции западнее Черкассы, 30 января последовал удар по нашему выступу восточное Кировограда. Оба наступления имели успех. Превосходство русских было значительным. В наступлении участвовали:

— перед фронтом группы армий “Южная Украина” — 34 стрелковых и 11 танковых соединений;

— перед фронтом группы армий “Северная Украина” — 67 стрелковых и 52 танковых соединения.

Во второй половине февраля на фронте царило относительное спокойствие, но 3, 4 и 5 марта русские снова начали наступать и отбросили наш фронт за р. Зап. Буг.

Группе армий “Центр” в основном удалось удержать свой фронт до конца марта.

В апреле на юге был потерян почти весь Крым (кроме Севастополя). Были форсированы Южн. Буг, а также реки Прут и Серет в верхнем течении. Черновицы перешли в руки противника. Затем, после неудавшегося крупного наступления русских в этом районе и после потери Севастополя, наступило затишье до августа.

В январе противник начал наступление и против группы армий “Север”. Вначале ему удалось достичь лишь небольших успехов севернее озера Ильмень и

[451]

юго-западнее Ленинграда. Однако 21 января он ввел в бой крупные силы и отбросил наш фронт за р. Луга, а в феврале — за р. Нарва. В конце марта немцы были оттеснены за р. Великая и за озера Чудское и Псковское. Здесь нам удалось закрепиться.

До 22 июня на Восточном фронте держалось затишье. За время зимней кампании было израсходовано очень много сил. Резервов не было. Всех, без кого можно было здесь обойтись, нужно было перебросить на Атлантический вал, который, собственно, и не был валом, а всего лишь бутафорским укреплением для запугивания противника.

В это время на мою долю выпало еще одно неприятное поручение Гитлера. Как и всегда, теперь ему нужны были козлы отпущения, на которых можно было бы взвалить вину за отступление и неудачи, которые мы понесли в течение прошедшей зимы. В числе других он привлек к ответу генерал-полковника Янеке за потерю Крыма. Он дал понять, что высказывания крупных партийных работников по этому вопросу утвердили его в возникшем подозрении. Я получил задание расследовать дело Янеке, причем мне было указано, что кто-то должен стать жертвой за потерю Крыма. При настроениях Гитлера в то время только продолжительное ведение расследования могло принести пользу. Я взялся за дело весьма основательно, допросив всех, кто имел какое-либо отношение к этому делу, и с особой тщательностью — партийных работников. Янеке стал жаловаться на медленные темпы расследования. Но я убежден, что оправдание, которое в конце концов было ему вынесено, принесло ему больше пользы, чем принесло бы быстрое расследование и доклад о его результатах в неподходящее время.

Как уже упоминалось, еще в 1943 г. я усиленно занимался вопросом обороны Западного фронта. К началу нового года этот вопрос приобрел еще большее значение. В феврале я выехал во Францию для проведения инспекции и беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом

[452]

и генералом бароном фон Гейером. Все мы придерживались одного мнения, что при превосходстве противника во флоте и авиации оборона будет очень тяжелой. Особенно отрицательно скажется превосходство противника в воздухе на передвижениях войск. Видимо, их придется совершать быстро и только ночью. По нашему мнению, в первую очередь придется создать достаточные резервы танковых и моторизованных дивизий и расположить их на таком удалении от так называемого Атлантического вала, чтобы можно было перебросить их, как только определится фронт вторжения; предварительно надо будет подготовить сеть дорог и переправочные средства для наведения мостов.

При инспектировании войск сразу же выяснилось, насколько велико было превосходство противника в воздухе. Авиасоединения противника то и дело совершали полеты над нашими войсками, находившимися на учениях, и никто не был уверен, что противник откажется от неожиданного бомбового благословения нашего учебно-тренировочного марша.

Прибыв в главную ставку фюрера, я осведомился о тех приказах и распоряжениях, которые были отданы главным штабом вооруженных сил Западному фронту, и об имеющихся в наличии резервах. При этом выяснилось, что танковые дивизии, обставляющие основу армии, располагались в прибрежных районах. В случае высадки противника в другом районе, противоположном нашим предположениям, едва ли удалось бы перебросить их с достаточной быстротой в новые районы боевых действий. В своем докладе Гитлеру я упомянул об этой ошибке и предложил другое распределение моторизованных войск. Гитлер возразил: “Избранное распределение основывается на предложениях фельдмаршала Роммеля. Я не хотел бы отдавать приказы через голову ведающего этими вопросами фельдмаршала, к тому же в его отсутствие. Поезжайте снова во Францию и поговорите еще раз об этом с Роммелем”.

[453]

В апреле я снова направился во Францию. Авиация противника еще более активизировала свои действия и начала совершать оперативные бомбардировки. Так, наш учебный лагерь в Кам де Майи вскоре после моего инспектирования был полностью разрушен. Только благодаря предусмотрительности генерала барона фон Гейера мы не понесли существенных потерь, так как войска и материальная часть (к большому, между прочим, неудовольствию солдат) были размещены в деревнях и лесах в стороне от лагеря.

После вторичной беседы с фельдмаршалом фон Рундштедтом и с офицерами его штаба об организации резервов я поехал, как это мне советовал Гитлер, вместе с Гейером к фельдмаршалу Роммелю в Ла-Рош-Гион. Я был знаком с Роммелем еще до войны. Он был командиром госларского егерского батальона, из которого вышел я, и я всегда поддерживал с ним самые лучшие дружественные отношения. Затем мы встречались во время польской кампании, когда в сентябре 1939 г. Гитлер посетил мой корпус