Она знала, над чем смеется Сисси, и ругала себя за то, что так неосмотрительно попала в ловушку.
– Господи, что за вопрос? – задыхаясь, слегка рассмеялась она, уклоняясь от прямого ответа.
– О, я беспокоюсь совсем не о тебе, – продолжала Сисси в том же хитровато-невинном тоне. – А только о том, что тебе не помешает осторожность, а то некоторые мужчины поймут все не так. Ты же не хочешь дать кому-нибудь повод для кривотолков, вот и все. Я хочу сказать, мама, что одно дело соблюдать вежливость с человеком, который на тебя работает, и совсем другое – приглашать его на чай.
Корделия почувствовала, как ее бросило в жар, щеки ее зарделись.
– Если я не имею права разговаривать о моих розах с собственным садовником, тогда мне хотелось бы знать, куда катится мир!
– Он не просто садовник, и ты это знаешь. Он преподавал мне английский, когда я училась на втором курсе в университете. И даже тогда мы все думали, что он чокнутый, он все время говорил и говорил о сэре Гэвейне, об Айвенго и Беовульфе так, словно они существовали на самом деле, будто он их личный друг и вечером собирается сыграть с ними в кегли. После этого он все это бросает и становится садовником, – вот тебе и на!
Корделия решительно и твердо положила руки на стол – по обе стороны от салфетки под своим прибором, скроенной из вощеного ситца и отороченной оборками, – словно пассажир корабля, нашедший точку опоры и изо всех сил старающийся не выпускать ее из рук перед надвигающимся шквалом. Едва веря, что она в состоянии говорить, однако понимая, что женщина за соседним столом смотрит в их сторону, Корделия натянуто улыбнулась.
– Каролина. – Так она обращалась к Сисси, если та ее расстраивала, или в присутствии кого-нибудь, на кого Сисси пыталась произвести впечатление. – Думаю, что я сведущий человек, и не нуждаюсь в том, чтобы мне объясняли разницу между тем, что правильно и что не правильно.
Розовые щеки Сисси ярко вспыхнули, и ее хитрый взгляд мгновенно приобрел застенчивое выражение.
– Прости меня, мама, я только хотела…
– Гейб и я – друзья, – холодно подчеркнула Корделия. – Ну, ты наконец закончила? Если ты не передумала пойти по магазинам, то я не могу уделить этому целый день.
– Я отобрала несколько платьев, – судорожно заторопилась Сисси, едва ли не перебивая себя. – Я попросила отложить их в «Фоксморе». Мне не терпится показать их тебе, и я очень надеюсь, что они понравятся Бичу.
Корделия сдернула салфетку с колен и аккуратно сложила ее, прежде чем положить рядом с чашкой и блюдцем. Сейчас, подумала она, надо сказать что-нибудь о том, как жалко терять время, беспокоюсь о том, что подумает Бич, когда и так, как Божий день, ясно, что его мысли пребывают где-то еще.
Но как раз в этот момент появилась официантка и поинтересовалась, не угодно ли им еще чего-нибудь. Корделия отрицательно покачала головой и попросила принести счет.
Корделия расписывалась на бланке, и тут Сисси выпалила:
– Как ты собираешься поступить с Грейс?
Корделия отчетливо представила себе кнопку на пульте управления телевизором, которая контролирует силу звука. Она нажимает на кнопку, убавляя звук до тех пор, пока боль и гнев, гудящие у нее в груди, не снижаются до шепота.
В то же самое время тихий голос в подсознании тоже нашептывал: 'Правильно, это все правильно, она говорит правду'.
Но нельзя прислушиваться к этому голосу, ибо даже если это и было правдой на самом деле, то Грейс все равно не имела права распространяться об этом, тем более сейчас, когда судьба библиотеки висела едва ли не на волоске.
– Я приведу ее в чувство, – ответила Корделия более решительно, чем думала. – Нельзя допустить, чтобы она опубликовала это… это безобразие. Многие верят печатному слову. – Она подумала о Дэне Киллиане и почувствовала новый прилив гнева. – Стоит мне только один раз объяснить ей все разумно – и, я уверена, она поймет, сколько вреда это причинит.
– Ты прямо Махатма Ганди!
– Я не нуждаюсь в твоем остроумии, Каролина-Энн.
– Твой разговор с Ее Королевским Высочеством ничего не даст! – фыркнула Сисси. – Буквально вчера вечером Бич говорил: как странно, что Уин и Грейс развелись, ведь Уин мог убедить любого в том, что долларовая бумажка – это гороховая похлебка. Ха! Если только Бич когда-нибудь попробует провернуть это со мной, я успею потратить этот доллар, прежде чем у него изо рта вылетит хотя бы слово.
Сомневаюсь, что Бич Бичэм знает, как удержать долларовую бумажку, если она даже вцепится в его задницу, подумала Корделия. Какая удача Сисси и мальчиков, что в распоряжение по управлению имуществом и деньгами я включила только их, и таким образом он не сможет запустить туда свои липкие ручонки.
– Дорогая, ты когда-нибудь задумывалась о том, что Бич может не… – начала было она, но Сисси прервала ее нетерпеливым взмахом руки.
– Послушай, мама, а Уин? Мне пришла в голову идея. Ты могла бы поговорить с Уином. Привлеки его на свою сторону, так сказать. Он же все-таки отец твоего внука, не так ли? У тебя есть все права вовлечь его в эти дела. К тому же он ведь юрист.
– Ты хочешь сказать?..
– Я ничего не говорю. Это просто предложение, и все. – Голубые глаза Сисси округлились и приняли невинное выражение, словно у ребенка. – Уин от твоего имени объяснил бы ей все. Как твой поверенный в делах.
Корделия на мгновение оцепенела, словно ее окатили ледяной водой. Судебное разбирательство против собственной дочери? Ну и мысль!
