подбором того наряда, в котором Уэсту предстояло показаться на похоронах.
К тому времени как Флинч вновь появился в спальне, Уэст уже успел принять ванну и вытирал волосы. Взглянув на слугу с траурным одеянием в руках, Уэст тихо выругался.
Флинч привык не реагировать на подобные действия своего господина. Разложив на кровати предметы его туалета от рубашки до фрака, он стал подавать Уэсту одежду в том порядке, в котором ее следовало надевать. Когда Уэст застегнул фрак, Флинч поправил его на хозяине, чтобы не оставалось ни морщинки, затем прошелся по нему щеткой.
Уэст молча терпел всю суету с одеванием. Флинч по возрасту старше покойного герцога, но вел себя с Уэстом, как наседка с цыпленком. Уэст никогда не укорял старика. Слуга исполнял свои обязанности превосходно, и Уэст всегда мог на него положиться. Поскольку за последние несколько лет Флинч приобрел одышку вкупе с несколькими лишними килограммами и колени его угрожающе хрустели, когда ему приходилось сгибать их, поднимаясь по лестнице, Уэст решил, что не имеет права лишать его работы ни при каких обстоятельствах.
– Я еще не развалился на куски? – спросил Уэст, повернувшись лицом к зеркалу.
– Вне всяких сомнений, ваша светлость, – ответил Флинч.
– Мне бы порошок от головной боли.
Флинч кивнул. Уэста всегда удивляла его способность сохранять ангельское спокойствие и не менять выражения лица ни при каких обстоятельствах.
– Сейчас вам его принесут.
– В комнату для завтрака, Флинч.
– Хорошо.
Рия ждала его в том же черном платье, что и накануне. Пятна от воды и нашлепки грязи, украшавшие подол вчера, исчезли, очевидно, благодаря усилиям горничной. Тщательно выглаженное, сегодня оно выглядело прилично, но не более того. Рия не могла не почувствовать некоего неудобства, когда Уэст появился в столовой во всем свежем. Вчера вечером он вел себя несколько развязно, сегодня он предстал как само воплощение приличий.
Лицо Уэста, лишенное высокомерия, характерного для его отца и брата, не выражало ни приветливости, ни дружелюбия. Вежливая улыбка, чуть приподнятая точеная бровь, холодноватый блеск в глазах создавали дистанцию между ним и другим человеком. Очевидно, такова его жизненная позиция: положение наблюдателя устраивало его больше, чем участника какой-либо драмы. Ни той, ни другой ямочки на его щеках не наблюдалось.
У Рии сложилось впечатление, что мрачноватая серьезность вообще-то совсем для него не характерна и ему пришлось натянуть на себя подобную маску с некоторым усилием. Едва ли его сегодняшний серьезный и мрачноватый вид можно принять за дань уважения к его отцу. Скорее он решил, что ему будет легче сложить с себя полномочия по опекунству над ней, если он сделает подобный шаг в повелительной, несколько надменной манере.
Она подумала, что для нее было бы приятнее, если бы он приставил ей нож к горлу.
Уэст едва заметно поклонился, и глаза его блеснули одобрительно, когда он окинул ее взглядом.
– Хорошо выглядите. Вас устроили апартаменты?
– Да, спасибо. С вашей стороны очень любезно обо всем позаботиться.
– Любезно – нет, необходимо – да.
Ну что ж, он задал тон, значит, так тому и быть, подумала Рия. Доверительной беседы не получится. Он не желает. Создавалось впечатление, что он еще не все сказал по поводу неадекватности ее поведения и ждет возможности высказаться.
Уэст жестом пригласил Рию к буфетной стойке. Сняв крышки с блюд, он предложил ей наполнить свою тарелку. Стараясь не выдавать своего изумления, он смотрел, как она кладет на свою тарелку ломтики ветчины, помидоры, тосты с джемом. Когда оба сели за стол, Рия взяла яйцо всмятку, ложечкой разбила скорлупу и принялась очищать ее. Только тогда до нее дошло, что Уэст ограничился чашкой кофе.
Рия медленно опустила ложку. Она увидела себя со стороны. Уличная оборванка, готовая наброситься на еду.
– Что вы делаете? – спросил Уэст.
Все, что осталось от ее достоинства, пошло прахом в тот момент, когда ее голодный желудок громко напомнил о себе урчанием. Она хотела извиниться, но губы вдруг отказались слушаться, И лицо густо залила краска.
Вероятно, прошло немало времени, когда Рия ела в последний раз. Уэст с грустью посмотрел на нее.
– Ешьте, – велел он тем тоном, который не терпит возражений. – Не церемоньтесь. Я сам не церемонюсь.
От стыда она не могла поднять глаз. Она смотрела то на тарелку, то на собственные колени. Она едва смогла разжать пальцы, чтобы отложить в сторону ложку.
– Только не говорите, что такой пустяк, как случайное нарушение застольного этикета, может вас сразить. – Уэст положил к себе на тарелку горячую булочку с парой ломтиков бекона. – Вы бы меня разочаровали, особенно после вчерашнего. Вчера, признаться, меня потрясло ваше умение держать удар. – Наблюдая за ней краем глаза, он разрезал булку и намазал маслом обе половинки. Поскольку она все не приступала к еде, он взял свое яйцо и громко треснул ложкой по скорлупе, восприняв как хороший знак то, что она вздрогнула от громкого звука; плохо, если бы она по-прежнему отказывалась есть. Ему ничего не оставалось, как с воодушевлением приступить к еде. Может, так он вернет ей аппетит.
Рия взяла в руку тост с джемом и начала есть, тщательно следя за тем, чтобы откусывать по маленькому кусочку.
– Видит Бог, вы упрямы. – Уэст произнес свои слова вскользь, без всякого нажима или озлобления. –
