— Сомнений не оставалось: Олимпия сдержит свое слово без сожаления.
Вместе с заложником они двинулись сначала в коридор, затем вниз по лестнице. Передвигались они медленно: Ширли то и дело бессильно обвисала, едва переставляя ноги, и Олимпия видела, что при каждом шаге она из последних сил старается сдержать стоны от боли.
Когда они спустились на тротуар, уже стемнело. Уличные фонари сочились янтарным светом, заливая своим сиянием ряды мотоциклов, играя бликами на металлических боках пивных банок и отражаясь в жестяных бутылочных крышках, вмурованных в асфальт. Ширли вцепилась в Олимпию намертво, видя в ней единственное спасение.
Мысленно Олимпия благословила широкие рукава норкового манто: эти мягкие меховые трубы, совершенно не мешая движению, служили одновременно прекрасным укрытием. Никто не разглядит, что у нее в руке. Револьвер не испугает таксиста, он его просто не заметит, а значит, не бросится в панике бежать, оставив их без прикрытия.
Заметив Олимпию, таксист едва не вывалился со своего сидения, повернувшись назад, он открыл замок на задней дверце и широко распахнул ее.
— Сначала ты. — Олимпия осторожно усадила девушку на обитое серым винилом сиденье.
Ширли почти упала внутрь, сжавшись в комочек в дальнем углу машины, судорожно сжимая на груди разодранный жакетик и глядя перед собой невидящим взглядом.
— Я сяду рядом, — проговорила Олимпия почти нежно, обращаясь к громиле, — а ты поедешь с нами. И помни, что я сказала тебе о всяких глупостях.
Она осторожно скользнула следом за Ширли, стараясь придвинуться к девушке как можно ближе. Последним сел кроманьонец.
— А теперь рви отсюда ноги, — коротко приказала Олимпия таксисту еще до того, как громила захлопнул за собой дверь.
— Куда? — вопросительно уставился на нее таксист, все еще наполовину вывернутый назад.
— Да поезжай же! — рявкнула Олимпия.
— В чем дело, черт подери… — вскипел было тот, и тут же заметил холодный блеск револьвера, нацеленного в межреберье пассажира. — Вот черт… Мадам, ну вы и штучка! На вас просто пробу ставить негде!.. — Увидев вывалившую из здания толпу рокеров, он охнул, прервав тираду, и врезал по газам. Взметнув за собой тучу пыли и дыма, такси сорвалось с места, помчавшись в сторону Д-авеню, и, не разбирая сигнала светофора, свернуло к жилым кварталам. Следом за ним с ревом и грохотом уже мчался десяток „харлеев'.
— Дерьмо! — выругался таксист, когда прямо перед ними желтый свет светофора неожиданно сменился красным. Нажав на клаксон и прибавив газу, он рванул по единственному свободному ряду, проскочил пару поворотов и, не сбавляя скорости, на полном ходу вывернул руль влево. Взвизгнули и засвистели шины, словно протестуя, машину занесло резким полукругом, прежде чем ему удалось ее выровнять. Они выскочили на 7-ю улицу на огромной скорости и почти тут же сбросили ее до нуля, прокатив еще несколько секунд на холостом ходу. Подкатив к обочине, таксист быстрым движением выключил все огни и заглушил мотор.
— Пригнитесь! — завопил он.
Они услышали рев „харлеев', мчавшихся по Д-авеню, но, судя по звуку, рокеры сбросили скорость, обшаривая глазами 7-ю улицу. Затем моторы снова взревели: значит, их не заметили. Такси с выключенными фарами, прижавшееся к обочине, превратилось в одну из бесконечного ряда машин, оставленных на стоянке.
Когда рев мотоциклов растаял вдали, они снова выпрямились. Олимпия чувствовала, что все события сегодняшнего дня начали сказываться внезапно накатившей слабостью и начинающей колотить ее дрожью, но усилием воли взяла себя в руки. Сейчас не время показывать слабость, у нее еще будет такая возможность попозже. Взмахнув револьвером, она коротко приказала громиле:
— Убирайся!
Не отводя от нее глаз, он потянулся к ручке, распахнул дверцу и осторожно, задом, выбрался на тротуар. Даже оказавшись вне машины, он не решался еще полностью выпрямиться, горбясь и согнув колени.
Слегка качнувшись вперед и по-прежнему не выпуская револьвера, Олимпия свободной рукой потянулась за дверцей.
— А теперь проваливай, пока я не передумала! — решительно скомандовала она.
— Считай, что тебе конец, — прошипел громила полушепотом. — Вы обе, суки, можете считать себя мертвыми!
— Куда теперь, мадам? — спросил таксист, когда они рванули прочь от тротуара.
Олимпия впервые позволила себе опустить револьвер.
— Сент-Винсент, — проговорила она устало, и тут же ее обожгла иная мысль.
Только сейчас ей пришло к голову, что Ширли потребуется пластическая операция, а для этого лучшего места, чем частная клиника Дункана Купера на Восточной 6'9-й улице, не найти. К тому же начни „троглодиты' шустрить в поисках Ширли по отделениям „скорой помощи', обычная больница может стать ей плохим укрытием.
А вот проверить все частные косметические клиники, да еще расположенные в верхнем Ист-Сайде, Воинам Сатаны и в голову не придет.
Но прежде всего нужно сменить такси. Кто-нибудь из бандюг мог запомнить номер, так что найти водителя им труда не составит. А если так, они найдут способ и заставить его заговорить. В этом Олимпия не сомневалась.
— Сент-Винсент, — повторила она еще раз, добавив мысленно: а там мы пересядем в другую машину.
19
— Добрый вечер, мисс Робинсон. — Банстед, сверкая белоснежными перчатками, отпустил ей церемонный поклон.
— Добрый вечер, Банстед, — отозвалась Эдвина, улыбаясь.
Дворецкий почтительно склонил голову перед Шеклбери:
— Добрый вечер, сэр.
— Привет! — беспечно кивнул в ответ Р.Л. Он с интересом огляделся по сторонам, и губы его сложились в трубочку, готовясь издать удивленный присвист. Он и сам в мире денег человек не последний, но среди его бостонской родни и бесконечных двоюродных сестер и братьев не принято кичиться богатством и пускать пыль в глаза — все они ведут осмотрительный и сдержанный образ жизни янки. Де Рискали же, судя по всему придерживались прямо противоположной жизненной философии. Всюду, куда только падал взор, сверкало, блистало, сияло, искрилось и преломлялось лучами богатство. Казалось, сами стены и вся обстановка апартаментов вопили во все горло: деньги, деньги, деньги…
Деньги отражались в убранстве овального фойе с куполообразным потолком и двумя обращенными друг к другу деревянными позолоченными консолями, с которых из дорогих китайских ваз обрушивался на посетителей водопад цветов. Деньги сияли огнями светильников: электрических ламп здесь не было, а в хрустальных гранях стенных бра и канделябров сверкали, отражаясь, тонкие навощенные фитили. Эту игру света усиливал свисающий с потолка хрустальный айсберг люстры, полыхающий двухъярусным пламенем. В воздухе витали тонкие запахи ароматических смесей, воска и духов. Откуда-то из глубины длинного мраморного коридора доносилась мелодия Сен-Санса, исполняемая на антикварном рояле „Бехштейн', ее почти заглушал гул голосов собравшихся на вечер гостей и мелодичные волны звонкого смеха, то вспыхивающего, то исчезающего вдали.
Да и сам воздух, казалось, пропитан деньгами. Р.Л. чуял их нутром, вдыхал, различал на слух… А скоро, подумал он с кривой усмешкой, сможет попробовать и на вкус.
Горничная помогла им раздеться, и Эдвина подошла к ближайшему зеркалу, тщательно изучая в нем
