— Не доверяю тем, кто не пьет, — сказал он коротко, указывая на кружку священника.
Его преподобие видел, что Натаниэл буквально сверлил его взглядом. Отец Флэттс поднял свою кружку и, поморщившись, отхлебнул из нее немного. Его передернуло. Напиток был очень крепок, прямо обжигал. Его преподобие никогда не пил крепких напитков, но тут он побоялся обидеть хозяина. Кроме того, он хотел расположить к себе Натаниэла, чтобы миссия, с которой он приехал, завершилась успешно.
«Прости меня, Господи», — каждый раз повторял про себя священник, делая глоток.
Некоторое время они сидели молча. Натаниэл пил большими глотками, отец Флэттс отхлебывал понемногу из своей кружки, Натаниэл заметил, что жидкость в кружке гостя совсем не убавляется, и нахмурил брови.
— Вы совсем не пьете, — укоризненно сказал Натаниэл. — Смелее, святой отец, пейте, как подобает мужчине. Не бойтесь, ничего не случится.
Отец Флэттс закрыл глаза и допил кружку до дна. Он поперхнулся и зашелся в кашле, так что глаза выкатились из орбит.
Натаниэл похлопал его преподобие по спине, отчего глаза у того выпучились еще больше, и снова наполнил кружки.
— До дна, — приказал Натаниэл и сделал глоток.
Отец Флэттс завороженно следил, как Натаниэл одним духом осушил свою кружку. Потом он с ужасом понял, что ему нужно сделать то же самое.
«Прости, Господи», — снова сказал про себя священник и залпом выпил огненную жидкость. Во рту осталась неприятная горечь, в животе забурлило. Хозяин снова налил.
Его преподобие ощутил необычную легкость во всем теле. Никогда раньше не испытывал он ничего подобного. Неожиданно его прошиб пот. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног. Комната медленно закружилась вокруг него, чего, однако, нельзя было сказать о Натаниэле: чем больше он пил, тем становился трезвее.
Наконец Натаниэл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, словно уснул. Но это только казалось: он был весь натянут, как струна.
— Значит, вы приехали, чтобы забрать у меня мальчика?
Его преподобие не сразу нашелся, что ответить. Его учили владеть собой в любой ситуации, но в доме Хоувов он чувствовал себя как рыба, вынутая из воды. Никогда раньше не заходил он к ним в дом, поэтому сама атмосфера жилища подействовала на него удручающе. Все вокруг свидетельствовало, буквально кричало о крайней нужде, об отчаянных попытках удержаться на плаву. Отец Флэттс был просто подавлен этой печальной картиной, поэтому чувствовал себя еще более неловко. Одновременно он ощущал в себе решимость выполнить свою задачу. Изменив к лучшему жизнь хотя бы одного члена этой семьи, дав возможность Заку избежать нищенского существования, в конечном итоге можно было помочь всей семье вырваться из нужды. На это была воля Господа, в это свято верил отец Флэттс.
Неожиданно Натаниэл резко отодвинул стул и вскочил. Он прошел по заскрипевшим половицам к двери и, распахнув ее, громко крикнул:
— Сью Эллен!
Она не заставила себя долго ждать. Войдя, нервно вытерла красные, огрубевшие руки о грязный передник. Глаза у нее были тусклые, без блеска, а морщинистое лицо измученным.
— Его преподобие хочет есть!
Сью Эллен вымученно улыбнулась и вошла в комнату, протиснувшись мимо застывшего в дверях мужа.
— Не беспокойтесь, мадам, — слабо запротестовал отец Флэттс, язык у него заплетался. Его начинало мутить от одной мысли о еде. А когда он увидел, какую засаленную сковородку взяла Сью Эллен, он даже содрогнулся.
— Вы пришли к нам в гости и не должны отказываться поесть с нами, — упрямо буркнул Натаниэл. — Мой мальчик много раз обедал у вас в доме, теперь вы будете есть здесь, с нами.
Отец Флэттс кивнул и попытался изобразить на лице подобие улыбки. Он был бледен и отвратительно себя чувствовал, но пренебречь гостеприимством не мог, чего бы это ему ни стоило.
— Зак! — проревел в дверь Натаниэл.
Стук топора прекратился, и через минуту Зак появился в дверях, вид у него был взволнованный.
— Что, папа? — смущенно спросил он.
— Зарежь нам самую жирную курицу, ты знаешь какую.
— Да, папа, — сказал он неуверенно.
— И пошевеливайся, парень!
— Хорошо, папа. — И тут Зак встретился глазами с отцом Флэттсом. Ему было стыдно перед священником за бедность, в которой они жили, за грязь, что была вокруг: мать сильно уставала от работы в поле, и на дом ее уже не хватало, но хуже было то, что Зак знал, как готовила и сервировала стол миссис Арабелла. Здесь не было сверкающего фарфора, переходившего по наследству. Все было старое, обветшавшее от долгого пользования. Зак повернулся и быстро вышел.
Его поспешный уход не остался не замеченным для Натаниэла. Плечи его поникли, он как будто вмиг состарился; глядя вслед сыну, он чувствовал скорое расставание. Случилось то, чего он так боялся. Заккес уважал его преподобие больше, чем собственного отца. Хуже всего было сознавать, что он, Натаниэл, ничего не мог с этим поделать. Он не умел ни читать, ни писать. То, что было важно для Заккеса, было понятно его преподобию, а не ему, родному отцу. Вот он и потерял своего единственного сына.
С громким стуком Сью Эллен поставила на плиту сковороду и, взяв деревянную бадью, вышла во двор. Набрав воды, она вернулась в дом, залила огромный котел и аккуратно уложила в печке дрова. Потом скрутила из бумаги фитиль и, чиркнув спичкой о стену, подожгла бумагу. Засунула фитиль в дрова и подождала, пока они загорелись, потом снова взяла ведро и вышла. Некоторое время она стояла, наблюдая, как сын сыпал корм, приманивая кур: «Цып-цып-цып». Улыбнувшись и покачав головой, Сью Эллен направилась за дом, в огород.
Зарезав курицу, Зак принес ее, а сам ушел, чтобы не мешать. Он понимал, что отец и священник хотят наедине обсудить его будущее. Как же все сложится для него?
«Господи, — молил он про себя, — просвети моего отца». И вдруг Зак осознал, что впервые в жизни он молится.
Отец Флэттс громко икнул. Он уже не старался сдерживаться и прикрывать рот рукой. Словно ища опору, его преподобие крепко ухватился за край стола. Он думал про себя, что алкоголь странно влияет на человека. Стены комнаты кружились в какой-то неистовой пляске. Было душно, и со священника катился градом пот. От печки тянуло жаром, а от шипения жира на сковороде к горлу все больше подступала тошнота.
Натаниэл облокотился о стол и, наклонившись, пристально посмотрел в глаза священнику.
— Заккес наш единственный сын. Он нам очень нужен на ферме. Объясните, почему я должен отпустить его? Почему он должен оставить семью и ферму?
Отец Флэттс оттолкнул пустую кружку, и на лице его появилась жалкая улыбка. Натаниэл схватил кружку и снова наполнил ее до краев. Священник сделал большой глоток и отрыгнул. Он откинулся на спинку стула и сложил красные руки на объемистом животе. Странно, но жжение в горле прошло.
— Это надо сделать ради мальчика. Малыш очень смышленый. Он может много дать людям. — Отец Флэттс говорил с большим трудом, подсознательно чувствуя, что слова его звучат невнятно. Он нахмурил брови, пытаясь отчетливо выговаривать каждое слово, но у него это не получалось. — Он получит много взамен. Мальчик особо одарен.
— А что буду иметь я? — криво усмехнулся Натаниэл.
— Вы? — сдвинул брови священник. — Ничего.
Натаниэл медленно кивнул. По крайней мере святой отец был с ним откровенен и не старался пудрить ему мозги разговорами о Божьем благословении.
— А что ждет Зака? — спросил Натаниэл.
— Образование и упорный труд. — Его преподобие проглотил слюну и с облегчением вздохнул. —
