Шел дождь, тихий и ровный, какие обычно бывают в деревне. Шум дождя создавал иллюзию, что кто-то не переставая скребет крышу. Зак выглянул в окно, но увидел лишь потоки воды. Там, где в доме протекала крыша, были поставлены бадьи, и Зак слышал, как в них с громким бульканьем падали капли.
Натаниэл сидел в кресле, безучастный ко всему. Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Урожай перестаивал в поле, изгороди требовали ремонта, даже инструменты потихоньку начали ржаветь. Единственное, что он делал регулярно, — это кормил и поил животных, чтобы они не погибли. Все остальное его не интересовало.
Зак нагрел в большом котле воду и занялся мытьем кухонной утвари, которая копилась неделями. Труд был тяжелый и неблагодарный, но он был рад хоть какому-то занятию, лишь бы не сидеть без дела.
Вымытая и вычищенная посуда, кастрюли со сковородками засверкали как новые. После этого Зак занялся уборкой дома. Но хоть руки у него и были заняты, из головы не шли мысли о болезни матери.
Наведя в доме порядок, Зак вышел на веранду, справедливо решив, что отдых ему не помешает. Он сел на скамью, прижавшись спиной к стене, наслаждаясь свежестью промытого дождем воздуха. Юноша подавил зевок. Странно, но только сейчас он почувствовал, до какой степени устал. Сказывалось напряжение последних трех дней. Сначала поездка в поезде, когда он почти не сомкнул глаз, предыдущая ночь тоже прошла без сна: мать заходилась в приступах удушливого кашля.
Теперь Заккес почувствовал, как слипаются веки. Он уронил голову на грудь и задремал. Проснулся, ощутив рядом чье-то присутствие. Зак поднял голову.
— Доктор? — удивленно сказал он.
Доктор Фергюсон был небольшого роста, плотный, с приятным красноватым лицом и непокорными седыми волосами.
— Здравствуй, Заккес. — В его голосе звучала тревога.
Зак встал, и они пожали друг другу руки. Рукопожатие доктора было сильным и дружеским.
— Не будешь возражать, если я посижу с тобой?
— Что вы, конечно, нет. Присаживайтесь, пожалуйста.
Они сели, доктор осторожно поставил рядом свой черный кожаный саквояж.
— Волнуешься, сынок? — спросил он.
Зак кивнул.
— Вы уже осмотрели мать?
— Я пришел с полчаса назад, — кивнул доктор Фергюсон.
— Ну и как?
— Боюсь, что дела не очень хороши. Совсем даже неважные.
Заку показалось, что на него свалилась огромная тяжесть.
— Что-нибудь можно сделать?
— Боюсь, что нет, — вздохнул доктор Фергюсон, глядя на дождь. — Можно только несколько облегчить ее положение. Если у вас есть деньги, я бы посоветовал поместить мать в клинику в Северной Каролине. В противном случае… — он беспомощно пожал плечами, — боюсь, что она умрет, и довольно скоро. При ее болезни этот дом — малоподходящее жилье, со всеми его сквозняками и дырами в потолке.
— Но у нас нет другого дома, — с горечью проговорил Заккес.
— Я знаю, — мягко согласился доктор.
— Можно мне сейчас войти и побыть с ней?
Доктор Фергюсон кивнул, и Зак вошел в дом.
Сью Эллен, казалось, спала, разметав по подушке тонкие редкие волосы. Лицо было бледным и изможденным, под глазами залегли черные тени.
— Ма, — тихо позвал Зак.
Больная медленно открыла глаза, протянула руку и коснулась руки Заккеса.
— Доброе утро, сынок, — слабо проговорила она.
Он взял ее руки в свои, и сердце его сжалось от жалости: даже пальцы ее казались хрупкими и ломкими. Зак присел на край кровати.
— Ты плохо спала, ма. Как сейчас себя чувствуешь?
— Немного лучше. Ночью мне хуже, чем днем. Надеюсь, я не мешала тебе спать.
— Нет, что ты, — солгал он. — Меня и пушкой не разбудишь.
Она тяжело вздохнула и сдвинула брови.
— Я так устала все время лежать. Это хуже всего. Я не привыкла ничего не делать.
— Вот поправишься и снова займешься делами.
— Нет, — покачала она головой, — я уже не встану. Думаю, что скоро умру. Тогда твой отец сможет опять заняться делами. Я как камень у него на шее.
— Ну что ты такое говоришь!
Она высвободила свою руку, повернула голову набок и заговорила в подушку, голос ее звучал глухо.
— Я старалась быть твоему отцу хорошей женой. Я много работала и как могла растила его детей. Сейчас всему пришел конец. — Мать повернулась к Заку, в ее широко раскрытых глазах блестели слезы. — Когда я умру, сделай одолжение, побудь немного с отцом. Он намного добрее, чем старается казаться, и ему сейчас очень тяжело.
Глаза Зака застилали слезы.
— Обещаю, — тихо проговорил он. — Но я не хочу слышать больше такие разговоры. Ты поправишься. Я постараюсь сделать все, что смогу.
Но Зак не был уверен, слышала ли мать его слова. Ее глаза были закрыты, дыхание выровнялось, смягчилось. Она наконец уснула.
Доктор Фергюсон все еще дожидался его на веранде. Зак медленно опустился на скамью. Его била дрожь.
— Та клиника, о которой вы упоминали, — с минуту поколебавшись, сказал он, — что вы можете о ней сказать?
— Это дорогая клиника, сынок. Слишком дорогая для большинства больных. Только богатые могут себе позволить лечиться в ней.
— Но лечение может помочь маме? — продолжал расспрашивать Заккес.
— И да и нет, — осторожно ответил доктор. — Боюсь, что совсем вылечить туберкулез не удастся, но при хорошем уходе болезнь можно на время приостановить. Может даже наступить некоторое улучшение.
— Тогда выбора у нас нет, — решительно проговорил Зак. — Нам нужно обязательно отправить ее туда. Сколько это будет стоить?
Доктор взглянул на юношу.
— Думаю, около ста долларов в месяц.
— Сто долларов! — Зак замер, не решаясь вздохнуть. — Да у кого же бывают такие деньги! И сколько ей нужно там пробыть?
— Как минимум три месяца, может быть, четыре. А может, и шесть или восемь.
У Заккеса голова пошла кругом. Три месяца в клинике будут стоить триста долларов, восемь месяцев — восемьсот.
— У нас нет таких денег.
— Я знаю, сынок, — мягко сказал доктор Фергюсон.
— Но если мы достанем деньги, вы сможете устроить ее в клинику?
— Конечно, — ответил доктор, — это частная клиника, они примут любого, кто может заплатить за лечение.
В этот день навестить Сью Эллен приехали Летиция, Теодерик и их четверо детей. Старшему из них, Джесси, было пять лет, дальше шли: Стокли — четыре года, Перл — два с половиной и Салли Сью — шесть
