Глава шестая. Вера – надежда. Любовь
Страшен бог без морали.
Поздней весной 1789 года начинающий русский литератор Николай Михайлович Карамзин отправился в многомесячное путешествие. Во Франции уже разгорался очаг будущего революционного пожара, но на окраинах Европы было спокойно; молодой человек не спеша, с долгими остановками продвигался в западном направлении. Он вел дневник, записывая по свежим следам дорожные впечатления. Кенигсберг поразил приезжего своими размерами («в окружности около пятнадцати верст»). Дело было перед ярмаркой, и улицы города заполняла шумная праздничная толпа. Повсюду бросались в глаза яркие мундиры военных – синие, голубые, зеленые с красными, белыми и оранжевыми отворотами. Обедать Карамзину пришлось в обществе офицеров; разговор шел о прошедшем смотре, сыпались плоские шутки, раздавался громкий смех. Писателю все это было не по душе: к военному ремеслу он не питал пиетета и приехал сюда не для знакомства с прусской армией.
Окончив трапезу, Карамзин отправился искать Принцессинштрассе. Еще перед отъездом из Москвы от немецкого поэта Ленца, бывшего «штюрмера», ныне обосновавшегося в России, он получил совет навестить Канта. Не без трепета душевного входил молодой человек в дом знаменитого философа.
«Я не имел к нему писем, но смелость города берет, – и мне отворились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный. Первые слова мои были: „Я – русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту“. Он тотчас попросил меня сесть, говоря: „Я писал такое, что не может нравиться всем: не многие любят метафизические тонкости“.
Вначале беседа шла о «разных вещах», и философ блистал познаниями в области географии и истории, но затем гость решительно перевел разговор на философскую почву. Он был знаком с «Критикой чистого разума», но не читал этических работ Канта, его обуревали нравственно-религиозные сомнения, которыми он поспешил поделиться с хозяином. Кант ответил изложением своих взглядов, он говорил быстро, негромко и невнятно; русский весь превратился во внимание. Разговор продолжался около трех часов.
«Действительность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и стремится всегда к приобретениям. Смерть застает нас в пути к чему-нибудь, что мы еще иметь хотим. Дай человеку все, чего желает, но он в ту же минуту почувствует, что это
Вернувшись в гостиницу, Карамзин поспешил занести на бумагу содержание разговора. «Почтенный муж! – обращался он мысленно к философу. – Прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои!» Русского путешественника поразила в Канте не только глубина умозрения, но еще одна удивительная душевная черта – терпимость, уважение к чужой точке зрения. «Тот есть для меня истинный философ, кто со всеми может ужиться в мире; кто любит и несогласных с его образом мыслей. Должно показывать заблуждения разума человеческого с благородным жаром, но без злобы. Скажи человеку, что он ошибается и почему, но не поноси сердца его и не называй безумцем. Люди, люди! Под каким предлогом вы себя ни мучите!»
Так резюмировал Карамзин разговор с Кантом о религии.
Философия религии Канта непосредственно примыкает к его этике. Мы помним тезис: мораль не возникает из божественных установлений. Но знаем и антитезис: мораль неизбежно ведет к религии. Человеческих способностей недостаточно для того, чтобы привести в соответствие право людей на счастье с их обязанностями, необходимо признать всемогущее моральное существо как владыку мира. (Признать? Атеист Фейербах сказал бы – измыслить. Кант – верующий и выражается куда осторожнее: «Звучит что-то, хотя и сомнительное, но отнюдь не предосудительное, когда говорят, что каждый человек делает сам себе бога».) Обоснованию антитезиса посвящен трактат «Религия в пределах только разума».
Кант начинает с размышлений о нравственной природе человека. Одни мудрецы убеждены, что человек безнадежно погряз во зле. Иные видят его по природе добрым, а злым лишь под влиянием обстоятельств. И те и другие – ригористы, категоричные в своих суждениях. Им противостоят индифферентисты, которые полагают, что человек по природе своей нейтрален – ни добр, ни зол, – и синкретисты, считающие его одновременно и добрым и злым. Кант в делах морали ригорист, но одновременно он... диалектик. Он и здесь пытается совместить, более того – столкнуть противоположности.
Человек, утверждает Кант, по природе зол. В нем заключена неизбывная склонность творить зло, которая выглядит как приобретенная, будучи, однако, изначально ему присущей. Вместе с тем человек обладает первоначальными задатками добра. Моральное воспитание в том и состоит, чтобы восстановить в правах добрые задатки, чтобы они одержали победу в борьбе с человеческой склонностью к злому.
Такая победа возможна только как революция в образе мыслей и чувств. Кант в свое время сам пережил ее и считал, что коренное нравственное обновление, своего рода второе рождение является непременным условием формирования характера – человека и человечества.
И еще одно важное условие победы добра. «Высшее нравственное благо не может быть осуществлено исключительно через стремление отдельного человека к его собственному моральному совершенству, а требует для этой цели соединения в одно целое, в систему благомыслящих людей, в которой и только благодаря единству которой оно может осуществиться». Благо (добро) – общественная потребность и порождение общества. В учении о религии абстрактная этика Канта обретает социальные черты.
Кант вводит понятие «этической общины». Без нее невозможно преодолеть в плане нравственности «естественное состояние», где, согласно Гоббсу, идет война всех против всех, где нет не только законов, но и моральных заповедей. Этическая община – это церковь. Определенный тип религии на определенном этапе духовной истории человечества оказывается необходимым инструментом, цементирующим ц совершенствующим людское сообщество.
Еще в древности появилась просветительская концепция религии – «страх породил богов». На исходе средневековья эта концепция была уточнена: страх подготовил почву, а бессовестные обманщики навязали темному народу представления о тех или иных богах. «Бросьте взгляд на большинство пародов и эпох, исследуйте те религиозные принципы, которые фактически господствовали в мире, – вряд ли вас можно будет убедить в том, что они суть нечто большее, чем бред больных людей». Таков вывод, к которому приходил почитаемый Кантом Юм. Но почему «обман», почему «бред» получил столь широкое и прочное распространение? Как возникла идея страдающего бога? По мнению Юма, религия – это необъяснимая загадка; единственный результат ее изучения – сомнение и отказ от каких-либо оценок.
