лакированная карета с белыми, кажется, спицами и гербом. За ним едут филеры на велосипедах, лихачах. Всё это должны наблюдать точно, сдавать наблюдения Павлу Ивановичу, он будет со мной в связи.
– А вы тоже едете в Петербург? – глухим голосом сказал Иван Фомич.
– Вас не касается, куда я еду, – лениво оборвал Азеф. – Вы держите связь с Павлом Ивановичем. Павел Иванович держит связь со мной и получает всё необходимое. Товарищ Петр, вы едете послезавтра вечером через Вержболово. В Петербурге в первые дни выправите в полиции патент на продажу в разнос табачных изделий. Обратитесь в полицейский участок. Лучше всего остановитесь в каком-нибудь ночлежном доме на Лиговке. Там разузнайте как быстрей, лучше выправить. Выправляйте за взятку, непременно, тогда сомнений не будет. Ивану Фомичу удобнее установить наблюдение непосредственно у Фонтанки. А вам надо попробовать с Балтийского вокзала. Плеве ездит с него в Царское. При правильности наблюдений вы совершенно точно установите дни, время и маршрут кареты. Тогда уж метальщики сделают нужное партии дело.
– А разве метальщиками будем не мы? – твердо проговорил Петр.
– Об этом рано говорить, – пророкотал Азеф. – Есть у товарищей ко мне вопросы?
– По-моему всё ясно, – сказал Савинков. Азеф исподлобья скользнул по всем трем.
– Тогда нечего сидеть вместе, – пробормотал он. – Надо расходиться. Вы товарищи идите, а ты Павел Иванович останься. Вы помните точно поезда? Азеф вынул записную книжку. – Вы через Александрове завтра в 7.24 вечера. Вы на Вержболово в 12.5 послезавтра. Первая явка с Павлом Ивановичем будет на Садовой между Невским и Гороховой. На явку придет товарищ Петр.
– Так, – глухо сказал Иван Фомич.
Все пожали друг другу руки. Товарищ Петр и Иван Фомич вышли из широкого кафе Бауер. Было видно, как пошли и как пересеченные движением остановились недалеко от шуцмана в белых перчатках.
10
Когда Савинков с Азефом остались вдвоем, Азефу изменило спокойствие. Азеф казался взволнованным. Он тяжело сопел. Скулы скривились.
– Жаль будет, если не удастся, – проговорил он. – Вы как думаете, удастся?
– Думаю.
– Если не будет провокации, удастся, – сказал Азеф. – Как вам нравится товарищ Петр? Вы ему верите? Чорт его знает, я его слишком мало знаю. Трудно быть уверенным в людях, которых видишь пять раз в жизни. У него хорошие рекомендации, его рекомендует бабушка, она разбирается.
– Иван Николаевич, – проговорил Савинков, – всё удастся. Если Плеве уйдет от нас, не на нас кончилась Б. О.[9] От партии он не уйдет. Я уверен.
Азеф смотрел непроницаемыми беззрачковыми глазами. Трудно было понять выражение его лица. Глаза, казалось, улыбаются, любят, благодарят.
Вы правы, – проговорил Азеф.
Он посмотрел на часы.
– Странно, Каляева нет.
– Наверное плутает.
В это время Каляев, ругая себя за опоздание, и не догадываясь взять извозчика, бежал по Фридрихштрассе.
Савинков узнал бы его среди миллиона людей: та же легкая, молодая походка, насмешливые глаза, нервные жесты, странная улыбка.
Янек!
Каляев бросился.
– Вы с ума сошли, – проворчал Азеф. – Ваши объятия обратят внимание, это не Россия.
Азеф хрипел, был взбешен. Чтоб скорей кончить разговор, проговорил быстрым рокотом, который уже знал Савинков:
– Мне сказали, вы хотите работать в терроре?
– Да, – громко сказал Каляев.
– Давайте говорить тише, – недовольно пророкотал Азеф, – почему именно в терроре, а не на другой работе в партии?
– Если у вас есть время, – заносчиво откидывая голову, признак, что он недоволен, оказал Каляев, – я вам объясню.
– Иван Николаевич, я знаю Янека с детских лет. Если я иду в террор, то мое ручательство…
Каляев вспыхнул. Глаза потемнели, его оскорбили.
– Сейчас, – равнодушно пророкотал Азеф, – мне люди не нужны. Возвращайтесь в Женеву. А если понадобитесь, я вызову.
– Я не могу вас ни в чем уговаривать, – еще заносчивей сказал Каляев, заносчивость подчеркнулась польским акцентом. – Я служу партии и делу освобождения России. Я буду работать там, где найду более нужным и целесообразным. – Каляеву изменило самообладание, оборвав, он глядел ненавистным взглядом на урода в сером костюме.
Азеф под взглядом Каляева отвел глаза.
– Стало быть, говорить нам не о чем, – резко зашумев стулом, встал Каляев. – Может, ты меня проводишь, Борис?
