сострадание богов и людей!..
Больше оскорбить Птолемея, чем это сделал Антигон, было нельзя. Птолемей был человек слова, и ничто его так не возмущало, как клятвоотступничество. Но сейчас он думал о том, как выгоднее для него и союзников провести переговоры.
Антигон не привык быть обвиняемым и не собирался унижаться до оправданий. Он всегда считал, что не обязан отчитываться в своих поступках ни перед кем. После услышанного обвинения в нем вспыхнула ненависть, а ненависть – более сильный двигатель, чем дружеские отношения, – был убежден он. Взгляд Антигона стал жестким, и Птолемей подумал, что последует взрыв. Но Антигон первым удобно расположился в кресле и заговорил с нарочитой учтивостью.
– Итак, дорогой мой Птолемей, мы встретились здесь, чтобы, не тратя времени на бесполезные пререкания, просто и ясно, с глазу на глаз, изложить друг другу свои требования.
Птолемей усмехнулся. Антигон явно забыл о том, что сам настойчиво просил о встрече. В его обращении прозвучали высокомерие и снисходительность, не ускользнувшие от чуткого уха мудрого Птолемея, который решил внимательно выслушать противника, так как счел более благоразумным беречь силы для решительного боя, и с невозмутимо спокойным видом уселся напротив Антигона в кресле, внимательно разглядывая его.
Несмотря на преклонный возраст, Антигон был по-прежнему мощен. Резко очерченный волевой подбородок круто выступал вперед. Из-под тяжелого века единственного глаза блестел быстрый властный взгляд. Голову он держал слегка наклоненной и напоминал грозного быка, готового боднуть.
«Антигоном прежде всего и больше всего движет страсть направлять судьбы мира, – подумал Птолемей, – подобно великому Александру не допускать, чтобы они свершались помимо его воли, и во всех случаях оставаться непогрешимым. А богатство и почести – это лишь разящее оружие его могущества. Ну что ж, Пердикка и Полиперхонт думали так же, но они забывали, что они не великие и что им никогда не достичь величия и мощи сына Зевса!»
Антигон чуть склонил свой бычий лоб, и Птолемей понял, что сейчас он бросится в бой. И действительно, весьма резко и настойчиво Антигон потребовал, чтобы Птолемей возвратил захваченные корабли, пленных и отдал в его руки сына Полиперхонта, изменника и негодяя. Антигон внезапно поднялся с кресла. Его обветренное лицо побледнело от гнева.
Гнев заразителен. Птолемей, что с ним случалось крайне редко, рассвирепел. Его раздражало вызывающее поведение Антигона, и он незамедлительно выдвинул свои требования: вернуть Селевку Вавилон, Египту все сирийские территории и немедленно снять осаду Тира.
Требования Птолемея были не такого рода, чтобы Антигон мог согласиться на них. Он спесиво надулся и, немного подумав, в бешенстве прокричал:
– С этими требованиями я не соглашусь никогда, тем более, что совсем скоро на Пелопоннес переправится сильная армия из Этолии. Этолийские войска возместят причиненные Александром, сыном Полиперхонта, на Пелопоннесе потери. Я уверен в успехе на этот раз.
Неприятная дрожь пробежала по телу Птолемея, когда он встретился со свирепым взглядом Антигона.
Антигон досадливо прикусил губу. Он совершил непростительный промах. Какое мощное оружие дал Антигон в руки врага, раскрыв в запальчивости свой ближайший замысел. Но ошибка уже была совершена.
Птолемей молчал, задумчиво разглядывая свой великолепный перстень.
– Ну что же ты задумался? – нетерпеливо с недоброй усмешкой спросил Антигон.
– Меня тревожат твои замыслы, Антигон, – ответил Птолемей и с достоинством встал, чтобы немедленно отправиться в обратный путь.
Встреча не оправдала ожиданий ни Антигона, ни Птолемея.
После встречи с Антигоном Птолемей не мог отделаться от тяжелого предчувствия, что его созидательной деятельности в Александрии грозит опасность.
И действительно, переговоры не имели никакого последствия, кроме еще более ожесточенного продолжения войны.
Глава шестая
Политика выжидания
Птолемей возвратился в Александрию поздно вечером и тут же прошел в покои Эвридики.
– Девочка, красавица! – сообщила повитуха и подняла новорожденную на руках.
Это были первые почести крошечному существу.
У ложа суетились лекари, помогавшие роженице, и лучшие повивальные бабки, каких только можно было найти в городе.
Послышался пронзительный недовольный плач: это были первые звуки новорожденной.
С торжественным видом один из лекарей взял голенький комочек у главной повитухи и показал Птолемею.
– Девочка… как и хотела Эвридика, – подумал Птолемей!
На столе у ложа повитухи и лекари занялись обмыванием ребенка, казалось, совершенно забыв о матери, которая лежала с закрытыми глазами, словно неживая, а лицо её заливала мраморная бледность. Только главный лекарь продолжал одиноко суетиться около ложа, тревожно вглядываясь в лицо молодой матери.
– Очень слаба, – услышал Птолемей его слова, обращенные к другому подошедшему к ложу Эвридики лекарю.
Измученный длинной дорогой, только что вернувшийся со встречи с Антигоном, Птолемей на цыпочках подошел к ложу жены.
Эвридика лежала, накрытая белой простыней. Лицо было совершенно неузнаваемое. Бледное, измятое, мокрое. Черные волосы разметались по подушкам.
Птолемей склонился над женой, тихо спросил:
– Эвридика, как чувствуешь ты себя?
– Невыносимо, – тихо простонала она. – Я умираю от муки.
– Проклятие роковому дню, – прошептал Птолемей, внезапно вспомнив злобный взгляд Антигона, словно накликающий на него беду. – Ободрись, Эвридика!.. Ты так мечтала о дочери…
– Назови её Птолемиада, – еле слышно прошептала она.
– Что-то необходимо сделать, – обратился Птолемей к главному лекарю. – Кто-нибудь должен сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее…
– Боги помогут… Боги должны помочь… – всё время бормотал молодой лекарь.
Но главный лекарь, более опытный, сокрушенно возразил:
– Против силы судьбы и природы бороться невозможно!..
– Так попытайся же! – вскричал Птолемей, схватив за руку лекаря.
В покое было слишком много женщин, слишком душно, слишком дымно – сразу более двадцати светильников чадили в помещении.
Никто не надеялся, что Эвридике удастся разродиться. Уж очень долго длились роды, хотя рожала она во второй раз.
Птолемей устало опустился в египетское кресло резного дерева на ножках в виде сфинксов.
– Плохо дело, – потянул его за рукав главный лекарь.
– Что?.. Что еще?.. – Птолемей с трудом разлепил глаза. Неужели заснул? Ну да, сел и заснул, будто в Тартар провалился.
– Утро уже. Светает, – устало проговорил лекарь, измученный бессонной ночью. – Ничто уже не поможет… Рок всемогущ!.. И мы все подвластны ему!..
– Что? – переспросил Птолемей, почувствовав, как внутри противно холодеет. – Очень плохо?..
Лекарь кивнул.
– О, боги! – Птолемей провел ладонью по щеке, чтобы окончательно проснуться.
Выбежал в сад. В самом деле светало. Ночь почти не принесла прохлады. В такую жару умирают быстро.
