афинянах. А когда Деметрий вступил в брак с прекрасной Эвридикой, вдовой Офелы Киренскего, возвратившейся в Афины, тогда восторженному ликования афинян не было конца, тогда брак героя с дочерью геройского рода Мильтиада, представлявший собой как бы символический союз славного прошлого великого города с высшей земной властью, казался венцом милости, чести и уважения.
И именно в те незабываемые, счастливые дни гонцы Антигона привезли Деметрию строжайший приказ отца немедленно покинуть Аттику и отправиться на Кипр, чтобы вести войну с Птолемеем. Кипрская война закончилась его блистательней победой!.. Он провозглашен царем!.. И именно теперь, когда он находился на вершине счастья и собирался возвратиться в Афины, на его пути снова встал Птолемей.
– О чем задумался? – Ламия неслышно подкралась к Деметрию и обняла его. – Ты вспоминаешь об Эвридике? Грустишь о ней?..
Деметрий вздрогнул.
– Нет!.. За все эти месяцы я ни разу не вспомнил о ней. Разве можно думать о другой женщине, когда рядом несравненная Ламия?..
Ламия еще крепче прижалась к Деметрию.
– Как же ты представишь меня своему отцу? Он наверняка одобрил твой брак с Эвридикой, ведь она из рода легендарного Мильтиада. А я всего лишь гетера.
– Надо подумать, – встревожился Деметрий, предвидя гнев отца, который не одобрял его бесконечные любовные приключения. – Но тебе, Ламия, я скажу по секрету: место моей жены снова должно быть свободным.
Гетера весело рассмеялась, а Деметрий погрузил руки в гриву её распущенных огненных волос.
Корабль равномерными ударами весел бороздил спокойное темно-синее море, над которым при восхитительно ясном небе зарождалось жаркое утро. Морская гладь дышала тихой грустью, почти чарующей печально торжественней тишиной, нарушаемой только криками длиннокрылых птиц и песнями гребцов.
В предчувствии скорого берега, возвещаемого уже несколько иной качкой, чем была в открытом море, облокотясь о борт корабля, Деметрий думал о предстоящей встрече с отцам, о том, что ему снова предстоит война с Птолемеем.
На берегах Оронта уже стояло лагерем много войска и каждый день прибывали новые пополнения.
Едва Деметрий ступил на берег Антигонии, предусмотрительно оставив Ламию на корабле, его восторженно приветствовала встречающая пестрая нарядная толпа.
На берегу Деметрия поджидала колесница с высоким квадратным сиденьем, украшенным бронзой и слоновой костью, которая мгновенно тронулась, как только он взошел на нее вместе с Аристодемом Милетским.
Жители города расступились перед колесницей. Лошади побежали рысью. Возница ловко правил четырьмя белыми конями.
На одной из улиц внимание Деметрия привлекли марширующие молодые воины. Во главе их шествовали музыканты, играющие на длинных бронзовых трубах. Под восторженные крики босоногих мальчишек промчался вооруженный отряд конницы.
– Антигон готовится к походу, – заметил Аристодем Милетский.
– Да, отец явно торопится, – кивнул Деметрий.
Колесница остановилась у дворца Антигона, обширного, в греческом стиле, стоящего на некотором возвышении над городом.
Деметрий стремительно взбежал по ступеням лестницы, охраняемой двумя каменными львами с гривами в завитках, и очутился в крепких объятиях отца. Он долго и горячо целовал Антигона.
– Ты ведь не воображаешь же, сын мой, что целуешь Ламию, – усмехнулся Антигон.
– А ты уже всё знаешь?
– На то я и отец. Долго же ты собирался ко мне, – упрекнул он сына. – Но сейчас надо на время забыть о развлечениях и заняться неотложными делами, пока Птолемей не опередил нас, – голос Антигона был почти суров.
Расставшись с сыном на время его купания, Антигон прошел в зал, где рабы расставляли на столах серебряную посуду, и возлег на ложе в ожидании Деметрия. Вскоре они приступили к трапезе. По желанию Антигона, захотевшего после долгой разлуки побыть наедине с любимым сынам, Аристодем Милетский уединился в отведенных ему покоях.
Облокотясь левой рукой на подушки, свободную правую руку они протягивали к столу к блюдам с изысканными яствами, особенно любимыми Деметрием. Деметрий с удовольствием поглощал устриц, печеные яйца, оливки и рыбу. Здесь, в доме отца, всё казалось особенно вкусным.
Когда раб принес на длинном агатовом блюде жареного павлина, Деметрий воскликнул:
– Спасибо, отец! Это мое любимое кушанье. Ни у кого не найдется ничего подобного!..
Мальчик виночерпий разлил в кубки отца и сына вино.
Антигон выплеснул немного вина на пол, поднял кубок:
– Зевс, даруй нам снова победу над Птолемеем!..
И добавил:
– Окончательную!..
Деметрий с нежностью посмотрел на отца, дороже и любимее которого у него никого не было на свете, поднял кубок и сказал:
– В победе я уверен! Пусть боги даруют тебе долгую жизнь, отец!..
Как только трапеза закончилась, Антигон первым поднялся с ложа и предложил:
– Пройдем в сад. Нам многое нужно сегодня обсудить с тобой.
Они прошли по извилистой каменистой дорожке в тенистый уголок сада, пересеченный ручейками, и расположились в тени на мраморной скамье. Несмотря на жару, здесь было уютно и прохладно. От внимания Деметрия не ускользнуло, что отец был напряжен, встревожен и очень утомлен. Из-под густых нависших бровей еще совсем недавно огненные властные глаза его казались потухшими. Некогда мощная фигура отца согнулась под бременем пережитых испытаний. Недавняя внезапная смерть сына Филиппа подкосила его сильный организм. Несколько минут царило молчание. Наконец Антигон первым прервал его:
– Да будут благословенны боги, направившие путь твой к моему дому, и да хранит тебя здесь вседержитель Зевс.
Деметрий впервые видел слезы в глазах отца. Он крепко сжал его руку и постарался утешить словами, в которых тот так нуждался теперь.
– Разве не к тебе, отец, всегда стремилось моё верное сердце, никогда не перестававшее горячо любить тебя?..
Антигон тяжело вздохнул:
– Да, великие перемены произошли за этот неполный год, что ты был в походах. Твое поколение с повышенными требованиями к жизни, с новыми взглядами на неё. Сердце мое с болью сжимается в груди при мысли, что вся упорная и тяжелая работа моей жизни может погибнуть даром.
– Не говори так, отец, – живо воскликнул Деметрий и обнял отца. – Все вокруг покорны тебе.
Порывисто встав, Антигон махнул рукой и скорбно поделился с сыном наболевшим:
– Государство Александра снова раздирается на части внутренними смутами.
Голос Антигона дрогнул:
– Я заблуждался, считая себя единым царем и повелителем, думая, что, приняв царскую диадему, восстановил единство царства великого царя. Я рассчитывал увидеть у подножия своего трона побежденного сатрапа Египта, а Птолемей вместо этого тоже стал царем!..
Глаза Деметрия разгорелись. Он любил препятствия. Они возбуждали его, волновали горячую кровь.
– Отец, тем величественнее будет наша новая победа, – постарался успокоить он отца.
Повелительным жестом Антигон прервал сына.
– Если бы всё было так просто… Те, кого я считал уничтоженными падением Птолемея, внезапно подняли головы, чтобы в союзе с ним вступить с нами в борьбу. Селевк, которого я надеялся раздавить всей мощью царского авторитета, тоже провозглашен царем и со своими войсками готовится теперь защищать
