оборвет стук беззащитного человеческого сердца…
У меня оставался в бластере всего один заряд, а этот проклятый пулемет закрывала баррикада. Времени добежать до нее, чтобы взобраться наверх, уже не было.
И если даже вопреки всему я брошусь вперед к этому нагромождению каменных плит, мне не дадут добежать те, кто охраняет этот каменный могильник. Приняв меня за врага, они оборвут мою жизнь задолго до того, как я сумею спасти жизнь Лании.
Но это было еще не все. Непостижимым образом в это мгновение мне открылось все, что случится потом…
Кто-то другой привезет на Землю проклятую спору, и о ней узнают слишком поздно. У людей не останется выбора, они должны будут принять навязанную им извне судьбу. Они примут ее не без боя, не сразу… Я видел пылающие города Земли, я видел горы трупов и висевшие над Барнудом корабли федералов… Нейтронная бомбардировка? Будет вам и нейтронная бомбардировка — только и она ничего не изменит в той большой космической войне, которая начнет полыхать над всеми земными городами. Впрочем, недолго.
Очень скоро над всеми человеческими поселениями повиснет тишина такая же глубокая, как над этой планетой. Нарушаемая лишь пулеметными очередями и воплями умирающих.
И в эту секунду мое неприятие этой картины, мое отчаяние пересилило доводы логики… Я швырнул на землю бесполезный бластер, выхватил нож и швырнул его вверх, в ту сторону, откуда доносился грохот пулеметных очередей. До пулемета было не меньше трехсот метров. Я знал, что бросить нож на такое расстояние невозможно.
Но нож стремительно летел по крутой дуге. Он миновал баррикаду и, постепенно снижаясь, продолжал свой неудержимый путь к цели. Я не знал, что именно вело его — мое отчаяние или сила моего желания остановить надвигавшуюся на всех нас беду. Как бы там ни было, вопреки законам физики нож продолжал свой полет.
И в эту секунду сквозь каменную баррикаду, сквозь обломки зданий, между которых скрывался пулеметчик, я увидел его лицо… Лицо того, кто среди разрушавшейся от взрывов гранат баррикады поймал, наконец, в перекрестие прицела беззащитную фигурку одного из ее защитников.
Пулеметчик долго ждал этого момента, и теперь он не торопился. Осторожно поводя перекрестием сверху вниз, он на мгновение прервал свою длинную очередь, чтобы прицелиться наверняка. Затем, как на учении, он медленно выдохнул воздух и плавно придавил гашетку… И в этот момент что-то взорвалось во мне.
Десятки метров еще отделяли вращавшийся в воздухе нож от лица пулеметчика. Нечеловеческим усилием воли я ускорил его полет настолько, что за единое краткое мгновение он преодолел остававшееся расстояние. И все же пулеметчик успел нажать на гашетку.
Пулемет выстрелил всего один раз. Вслед за тем нож ударил в лицо того, кто успел выпустить свою единственную смертоносную пулю.
Я видел, как дернулся пулеметчик и повалился назад. Я видел, как нож, управляемый могучей силой, вырвался из раны и полетел обратно. Из широкого отверстия, образовавшегося на месте человеческого глаза, хлынула какая-то желтоватая жидкость, а затем кровь. Она не была красной, его кровь…
Единственная пуля, выпущенная этим недочеловеком, все-таки нашла свою цель. Я услышал тонкий женский вскрик и, забыв обо всем, бросился к баррикаде…
Говорят, что судьба благоволит безумцам. Наверно, это так и есть. Возможно, меня приняли за своего, возможно, среди защитников баррикады в то мгновение уже никого не осталось в живых — но выстрелов в мою сторону не последовало. Я беспрепятственно добежал до лежавшей ничком женщины, взял ее за плечи и осторожно перевернул.
Это была она, моя Лания. На ее бескровном лице остались одни глаза, полные боли, и улыбка, похожая на гримасу.
— Я знала, что ты найдешь меня, знала, что ты придешь… — прошептали ее губы.
Я все еще находился в том необъяснимом трансе, который помог мне перебросить нож через баррикаду. Время приостановило свой стремительный бег, и я знал все, что должен сделать, словно чей-то неслышимый голос нашептывал мне нужные слова. Скорее всего так оно и было, не знаю…
Я отвел руку Лании, прижатую к животу, разрезал комбинезон вернувшимся в мою руку ножом и обнажил рану. Это была плохая рана.
С ранами в живот даже современные медицинские средства справляются с большим трудом. Но от этих средств нас отделяли неисчислимые бездны пространства. Я ничем не мог помочь ей. Ей оставалось жить всего час, может быть, два. И тогда я услышал за своей спиной нормальный человеческий голос, второй раз за сегодняшний день произносивший одни и те же слова:
— Попробую вам помочь…
Я обернулся, не испытывая уже ничего. Даже надежды во мне не осталось. Северцев расстегивал свою сумку. И я наблюдал за его действиями отрешенно, словно все происходящее больше меня не касалось. Не было средств, которые могли бы помочь моей Лании, а остальное меня не интересовало.
Из сумки вытянулся отросток, выдернул наружу неуклюжее тельце, похожее на осьминога, и существо, неторопливо переваливаясь на своих лапах-щупальцах, направилось к Лании.
Она лежала совершенно неподвижно, и лишь едва заметные судороги, волной проходившие по ее телу, свидетельствовали о том, что женщина еще жива. Невыносимая боль терзала ее. Даже сейчас, потеряв сознание, она не могла избавиться от нее.
Мейнус приник к ране, распластался на ней плоским блином. Его цвет постепенно менялся от серого до розового и красного.
Больше всего он сейчас походил на огромного паука, сосущего кровь из своей жертвы. Мне хотелось закричать, хотелось потребовать убрать от нее эту гадость, и только огромным усилием воли я удерживал себя на месте.
Когда надежда почти полностью покидает нас, остается последняя, самая неверная ее часть — надежда на чудо. И именно она помогала мне в эти мгновения.
— Теперь она будет спать. Мейнус не может залечить ее рану. Зато он может приостановить все процессы разрушения, начавшиеся в ее организме. Это похоже на анабиоз, но имеет совершенно другую природу. Он преобразует ее кровь, вводит в нее анаболики и органические соединения, способные приостановить любые биологические процессы в организме, замедлить скорость всех реакций в миллионы раз. У нас дней десять. Если за это время ее удастся доставить в нормальный медицинский центр или хотя бы на корабль… — сказал Северцев.
— Где он, этот корабль? — с отчаянием проговорил я, но это уже было другое отчаяние, отчаяние, порождающее действие. Ощущение полной безнадежности, прострация, в которой все потеряло значение, покинуло меня.
Я видел, что лицо Лании разгладилось, гримаса боли исчезла. И какое-то неземное спокойствие снизошло на это знакомое до последней черточки лицо.
— Она надеется на вас, она знает, что вы найдете выход… — тихо проговорил Северцев.
И словно возражая ему, воздух разорвал отвратительный визг летящей мины. Лишившись пулемета, нападавшие решили применить более действенное средство. Грохот взрыва прозвучал в нескольких метрах от нас, вопли отрикошетивших осколков напомнили о том, что все по-прежнему висит на волоске. Мейнус, закончивший свою работу, юркнул в заплечную сумку Северцева.
— Быстрее вниз! Обратно в туннель, там нас по крайней мере не достанут из миномета, — коротко распорядился я.
Мы подхватили Ланию, ее тело показалось неестественно легким, почти невесомым. Но кровь больше не сочилась из раны. Не понадобилась даже повязка.
Никто на баррикаде не обратил внимания на то, что уносят их командира.
Это была не наша война, никому не пришло в голову проверить, оставались ли еще среди защитников живые люди.
Мы стремительно преодолели пространство, отделявшее нас от входа в туннель. За нашими спинами грохнул новый взрыв и застучали короткие злобные автоматные очереди. Но все это уже не имело значения. Через минуту зев туннеля поглотил нас, и мы заскользили по его спиральному желобу вниз, в подземные
