шаг. И он, человек, только что проведший на заседании совета обороны несколько часов, ничего об этом не знал. Существовало лишь одно правдоподобное объяснение. Вернее, два: или что-то случилось за последний час, и новость не успела пройти через информационные каналы совета, или ее тщательно скрывали даже от членов совета… В обоих случаях это не сулило ничего хорошего.
Профессору не пришлось слишком долго ломать голову над неразрешимой загадкой. Машина развернулась перед серым невзрачным зданием, и вскоре Мартисон очутился в небольшой камере. «Разве что наручники не надели», — подумал он с горечью, почти не испытывая возмущения. Он подозревал, что это, как и выстрел парализатора, всего лишь психологический прием, направленный против задержанного, позволяющий сломить его волю к сопротивлению и добиться нужной информации.
Вот только он не знал, какой информации от него добивались, и сколько ни прогонял в своей памяти события последних дней, включая эксперимент с ТМ-генератором, не мог найти среди них ничего такого, что могло бы спровоцировать УВИВБ на подобные действия. Конечно, профессор скрыл некоторые факты и обстоятельства эксперимента, но это касалось его лично, возможно, администрации института, но уж никак не Управления Безопасности.
Мартисон воспринял свой арест почти как должное, как нечто само собой разумеющееся, будто в глубине души считал себя человеком, преступившим закон. К этому примешивалось еще и какое-то непонятное равнодушие, словно ему было совершенно безразлично то, что с ним происходило в данный момент.
Лишь часа через два его пригласили на допрос. Дознание вел старый опытный сержант зверского вида. Уже по его званию Мартисон понял, что это продолжение психологической атаки, и отказался отвечать на вопросы кому бы то ни было, кроме Грумеда, руководителя местного отделения УВИВБа.
Его упорство дало результаты — не прошло и получаса, как он сидел в кабинете Грумеда, которого прекрасно знал по докладам и совместным дискуссиям в совете обороны.
— Прошу меня извинить за превышение полномочий моими сотрудниками. В связи с началом захвата некоторые из них совершенно потеряли голову.
— Давайте обойдемся без сантиментов. Скажите просто, в чем меня обвиняют?
— А вы не догадываетесь?
— Понятия не имею.
Грумед тяжело вздохнул, передвинул на столе коробку с компьютерными дисками и проговорил, пристально глядя в глаза Мартисону:
— Два часа назад со склада вашего института исчез цирконий—два. Весь его запас. Я хотел бы выяснить, куда он мог деться из помещения, доступ в которое имели всего два человека, один из которых убит.
Наверное, рухнувший потолок не смог бы произвести на Мартисона большего впечатления. Он почувствовал, как ледяная рука схватила его за горло, сдавила сердце. Суетливо рассыпая на столе какие-то крошки, он достал капсулу сердечного нейтрализатора и лишь через минуту—другую вновь обрел способность говорить.
— Хорошее средство, — одобрительно проговорил Грумед, очевидно, полагая, что нейтрализатором Мартисон воспользовался исключительно для того, чтобы обдумать ответ.
Мартисон всегда недолюбливал этого внешне безукоризненно вежливого, холодного человека, бывшего оперативника, добившегося за короткий срок слишком большой власти в провинции. За показной интеллигентностью Грумеда, скорее всего, скрывалась жестокость, любовь к интригам и холодный расчет.
Однако после известия о похищении циркония Мартисона перестал интересовать и сам Грумед, и его проблемы, да, пожалуй, и весь УВИВБ вообще.
Если цирконий действительно пропал (а сомневаться в этом не было никаких оснований, характер его ареста говорил о происшествии именно такого масштаба), если цирконий не найдут в ближайшие несколько дней, то повторное испытание, на подготовку которого он затратил столько сил и времени, не состоится вообще…
— Давайте начнем наш анализ событий с периода более раннего, с того самого момента, когда, как мне кажется, и была заложена основа того, что произошло сегодня. Я хотел бы вернуться к вашему докладу на совете обороны об испытании, — гнул свое Грумед.
— Вы наверняка знакомы с моим докладом. Там есть что-то неясное?
— Конечно. Вот, например, вы говорите о том, что транспортировка каких-либо предметов или субъектов за ТМ-барьер невозможна. Каким же образом вам самому удалось через него пройти?
— В физическом плане я там не был. Транспортировалось лишь мое сознание.
— И, следовательно, вы утверждаете, что никакое воздействие на ТМ-мир невозможно?
«Уже и название придумали», — устало, без всякого раздражения подумал Мартисон.
— Возможен лишь взаимный обмен информацией, в том случае, если вы, конечно, сумеете заинтересовать в подобном обмене противоположную сторону.
— Оставим пока информацию. Как вы объясните собственное исчезновение из камеры транспортировки в момент броска?
Мартисон похолодел. Однако ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Хорошо. Тогда посмотрим небольшой фильм.
Грумед нажал на панели своего стола какую-то кнопку, и сразу же перед ними возникло четкое цветное голографическое изображение транспортировочной камеры. Мартисон стоял посреди круглой стальной площадки, стиснув руки и словно стараясь стать незаметнее. Часы на стенде показывали восемь пятнадцать — точное время начала второй фазы эксперимента. Затем что-то щелкнуло в аппаратуре. Какое-то время, кроме вихря помех, ничего не было видно. Но почти сразу же четкость восстановилась. Прямо перед ними в воздухе на долю мгновения застыл его собственный костюм. Пиджак, рубашка, галстук, туфли и даже часы существовали теперь в пространстве без своего хозяина.
Лишь через секунду все это рухнуло на пол беспорядочной грудой. И почти сразу же съемочная камера отключилась.
— Что вы на это скажете?
— Прежде чем устанавливать у меня в институте подобную аппаратуру, вы обязаны были зарегистрировать ее и получить мое согласие. Эта съемка незаконна и, следовательно, не может быть использована как доказательство на судебном процессе.
— Никакого процесса и не будет. После начала захвата здесь объявят военное положение. Его законы предоставят в мое распоряжение особые полномочия. Будьте уверены, я сумею ими воспользоваться. Если, конечно, мы не договоримся о сотрудничестве. Подумайте об этом на досуге.
ГЛАВА 16
Знакомый голос шептал в голове Мартисона неуловимо странные слова… Профессор лежал на тюремной койке в одиночной камере. Время в одиночке тянется бесконечно. Явь плавно переходит в сон, переливается обратно… Где-то на грани сна и яви возник этот шепот, похожий на шелест трав.
Несколько минут он пытался вспомнить хотя бы одно слово, но ничего не осталось в памяти, кроме самого звука. Впрочем, и звука никакого не было. Шелестели в сознании тени каких-то слов и уходили без следа, не в силах пробиться на грань понимания.
— Лила? — спросил он просто так, на всякий случай, потому что сам звук этого имени был ему приятен.
И шепот ответил:
— Наконец-то ты вспомнил, как меня зовут…
— Я не забывал о тебе. Я хотел прорваться через барьер еще раз, но ничего не вышло.
— Я знаю. Теперь, когда ты назвал мое имя, я могу с тобой хотя бы говорить.
— Хорошо. Поговори со мной, пока я сплю.
