Мой собеседник, удивлен немало, Сказал: «Ты, друг, безумием томим: Как женщина, она землею стала». И я ушел, не попрощавшись с ним. 1 Я часто думаю о старости своей, О мудрости и о покое. 2 А я уже стою в саду иной земли, Среди кровавых роз и влажных лилий, И повествует мне гекзаметром Виргилий О высшей радости земли. 3 Колокольные звоны, И зеленые клены, И летучие мыши, И Шекспир, и Овидий — Для того, кто их слышит, Для того, кто их видит. Оттого все на свете И грустит о поэте. 4 Я рад, что он уходит, чад угарный, Мне двадцать лет тому назад сознанье Застлавший, как туман кровавый очи Схватившемуся в ярости за нож; Что тело женщины меня не дразнит, Что слава женщины меня не ранит, Что я в ветвях не вижу рук воздетых, Не слышу вздохов в шорохе травы. Высокий дом Себе Господь построил На рубеже Своих святых владений С владеньями владыки Люцифера… 5 Трагикомедией — названьем «человек» — Был девятнадцатый смешной и страшный век, Век, страшный потому, что в полном цвете силы Смотрел он на небо, как смотрят в глубь могилы, И потому смешной, что думал он найти В недостижимое доступные пути; Век героических надежд и совершений… 6 Барабаны, гремите, а трубы ревите, — а знамена везде взнесены. Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны. <…> Кровь лиловая немцев, голубая — французов, и славянская красная кровь. «Я не знаю этой жизни ах, она сложней…»
Я не знаю этой жизни — ах, она сложней
Утром синих, на закате голубых теней.
