Переход в Московский университет совпал с его женитьбой на замечательной русской девушке Марии Николаевне Шигаевой. Она хотела быть не только женой, матерью, хозяйкой, но и другом своему мужу. Политическая экономия стала предметом ее серьезных занятий, и вскоре она стала приятной собеседницей и советчицей. По ее совету Иван Васильевич решил издавать популярный экономический журнал. Для осуществления этого предприятия он перешел на службу в Петербург, где стал сначала профессором Главного педагогического института, а затем – Александровского лицея.
В те годы в Петербурге, по мысли Владимира Павловича Безобразова, чиновника министерства государственных имуществ, устраивались раз в месяц под маркой «экономических обедов» собрания экономистов для разговоров по специальности. Правильнее было бы называть эти собрания «обедами экономистов», так как они вовсе не стоили дешево.
На одном из этих обедов, 15 ноября 1856 года, собравшиеся там писатели и ученые обсуждали вопрос об издании под редакцией И. В. Вернадского еженедельного журнала. На обеде присутствовали Анненков, Дружинин и Толстой. Лев Николаевич, впрочем, больше разговаривал с А. А. Бакуниным о Бетховене.
Короткая строчка в дневнике Толстого передает вынесенное им от «экономического обеда» впечатление:
«Собрание литераторов и ученых противно и без женщин не выйдет».
«Экономический указатель» Вернадского начал выходить в 1857 году, накануне крестьянской реформы, остро волновавшей все классы русского общества, и с первых же номеров должен был вступить в полемику с Н. Г. Чернышевским по вопросу о судьбе и значении русской крестьянской земельной общины.
Вернадский и примыкавшая к его журналу группа экономистов понимали, что та форма отношений между крестьянами и помещиками, которую отстаивали дворянские либералы, является кабалой для крестьянства, и выступали против дворянских и помещичьих проектов выкупа земель при уничтожении крепостного права.
«Ведь обращение платимого теперь крестьянами произвольно на них наложенного оброка в капитал равняется увековечению помещиком права неограниченного налога», – писал Вернадский в своем журнале.
И далее, в том же номере по поводу тех же вопросов выкупа, спрашивал:
«Где, из какой философии почерпнуто юридическое начало, которое бы связывало общественный организм в его движении на пути прогресса и образования условием ненарушимости частных интересов? С принятием такого начала никакое улучшение невозможно. Прямо или косвенно каждый шаг, поступательный шаг гиганта, называемого обществом, давит частные, отжившие свой век интересы, попавшиеся под его могучую ногу».
При такой установке «Экономического указателя» у «Современника» не было почвы для дискуссии, но Чернышевский хотел привлечь внимание общественности к судьбе общины. По поводу же нежелания Вернадского вступить в полемику Чернышевский писал А. С. Зеленому:
«Я все-таки буду возражать самым деликатным образом, с учтивостями и т. д., чтобы только продлить охоту „Эк. ук.“ к прению, начатому ими против воли».
Популярностью своей журнал Вернадского был обязан не только полемике с «Современником», но и участию в нем Марии Николаевны Вернадской. Истинный успех имели ее статьи о равноправии женщин, о женском труде и общем положении русской женщины. Мария Николаевна была одна из первых женщин, громко и страстно заговорившая об этих вопросах. Она поместила также ряд статей, интересно и общедоступно трактовавших вопросы политической экономии.
Мария Николаевна в 1860 году умерла от туберкулеза, оставив мужу сына, слабого и болезненного мальчика.
«Экономический указатель» после ее смерти просуществовал недолго.
Некоторые статьи и особенно сообщения в отделе «Смесь», писанные эзоповым языком, которым тогда широко пользовалась подцензурная печать, едко высмеивали глупости властей. Помещенное под видом слуха сообщение, будто Клейнмихелю, взяточнику, вору и подхалиму Николая I, хотят воздвигнуть памятник, взволновало правительство и цензуру. Автор известных дневников, тогдашний цензор А. В. Никитенко писал:
«Правду сказать, Вернадский поступил, как школьник: не следовало дразнить цензуру».
«Но, в сущности, что же тут ужасного?» – добавлял он.
На одном заседании Главного управления цензуры 25 февраля 1861 года член цензурного комитета барон Бюлер заявил, что «Вернадский, неистовствуя в своем „Экономическом указателе“ против правил цензуры, дошел, наконец, до того, что начал яростно говорить о необходимости конституции в России».
Некоторые члены комитета требовали немедленного запрещения журнала.
Никитенко уговорил удовольствоваться строгим выговором с предупреждением.
Вопросом о новом цензурном уставе в то время занимались и правительство, и цензура, и журналисты во главе с Вернадским.
В противовес правительственным проектам цензурного устава Вернадский призывал виднейших редакторов разработать свой проект.
Н. Г. Чернышевский писал Н. А. Добролюбову о своих встречах с Вернадским в связи с этим делом:
«Являюсь к нему в субботу в 11 часов. Распростертые объятия и пр. О минувших распрях ни слова. Садимся и беседуем, как близкие друзья».
Со стороны в самом деле можно было бы принять их за друзей. Известная по многим портретам тех лет мода – длинные волосы, бритые лица, широко открытые жилеты, туго накрахмаленные воротники, обертывавшие шею, черные галстуки с простым узлом и большими концами – делала их похожими друг на друга. К тому же обоих одинаково отличали учтивость и вежливость, простота в обращении и особенная повадка разночинцев – достоинство, спокойствие и решительность.
Но в убеждениях собеседников общего было мало. Вернадский мечтал о конституции, верил в возможность провести свой цензурный устав, влиять своим проектом на правительственный; Чернышевский презирал либеральный задор, звал к топорам и возился с проектами Вернадского, имея свои собственные цели.
«Словом сказать, Некрасов и Антонович полагают, что... я несколько рехнулся, – писал он Добролюбову. – Само собой, они правы были бы, если бы не было тут другого, тайного побуждения – оно состоит – положим, хотя в том, чтобы дать материал для героической поэмы, герой которой – Я».
Окруженный тайным и явным полицейским надзором и слежкой, Чернышевский не прекращал революционной деятельности, прикрывая ее шумным участием в работе над проектом цензурного устава. Его поездка в Москву в связи с этим проектом имела «тайным побуждением» печатание прокламации «Барским крестьянам». На понятном обоим эзоповом языке об этом и сообщал Чернышевский Добролюбову.
В объяснениях же на показания предателя Костомарова о встречах в Москве весной 1861 года Чернышевский писал:
«Дело, по которому я ездил тогда в Москву, было следующее. Несколько петербургских литераторов, собравшихся в квартире г. Вернадского, выслушали и с некоторыми изменениями одобрили основные черты новых правил цензуры, написанные г. Вернадским, и положили подать об этом просьбу г. министру народного просвещения. Надобно было кому-нибудь отправиться в Москву для предложения участия в этом деле московским литераторам. Г. Вернадский вызывался ехать, но не раньше как недели через две или три. А в тот самый день, как было это собрание, „Современник“ получил сильную цензурную неприятность, которая усилила мое нетерпение хлопотать о цензурных улучшениях, и потому я сказал:
– Что откладывать в долгий ящик! Если присутствующие согласны поручить это мне, я поеду завтра или послезавтра.
Они согласились, и я действительно поехал через полутора суток. По приезде в Москву тотчас же поехал к г. Каткову, важнейшему тогда из московских журналистов; он собрал у себя других; я был на этом собрании, – проект г. Вернадского был принят с некоторыми изменениями, г. Каткову было поручено
