Подумав, снова поднялся в детскую.
Гамба зависла в воде, все так же перебирая лапками.
Он сел. Подождал немного. Прислушался к себе, надеясь ощутить что-то похожее на отцовскую любовь. Но ничего не почувствовал. Может быть, просто любовь? Тоже не вышло. Хотя бы душевную теплоту? Ничего в нем не шевельнулось. Он видел перед собой креветку. Большую креветку, каких десятки на своем веку он съел в паэлье.
Он снова спустился и хлопнул еще рюмку водки.
Его дом был пуст.
Его сердце было пусто. Его постель была пуста.
Он посидел, тупо глядя в стену кухни, а потом в нем созрело решение.
Решено.
Он полюбит креветку, да, он полюбит Жереми, полюбит своего сына.
И без разговоров. У него получится.
Он вернулся в детскую.
Сел.
Сосредоточенно уставился на креветку.
И стал ждать, когда снизойдет.
Двенадцативольтный моторчик немного отвлекал, ультрафиолетовое освещение тоже. Но ничего, и не такое переживали. Переживали директора по продажам, которому целый год пришлось покупать туалетную бумагу, переживали представительницу заказчика, под взглядом которой он превращался в лужицу мочи на кафельном полу мужского сортира в придорожной забегаловке.
Ясное дело, переживали и не такое.
Он спросил:
— А ты? Ты меня любишь?
Никакого ответа.
Он спросил:
— А ты будешь обо мне заботиться, когда я состарюсь и выживу из ума?
Никакого ответа.
— Хочешь, почитаю тебе сказку?
Никакого ответа. Он почитал ему про слоненка Бабара и Санта-Клауса.
Никакой реакции.
Он сказал:
— Ладно, я тебя все равно люблю.
И ушел спать.
В понедельник на утренней летучке, где обсуждались планы на неделю, он ударил директора по продажам. Прямым хуком в челюсть. Бац! Потому что тот его достал, сколько можно посылать ему документы в формате PDF, он же просил в Excel.
А потом, до кучи, чуть не задушил представительницу заказчика, ее лицо наливалось красным- красным-красным, пока сослуживцы его не оттащили.
Дома он сразу поднялся в детскую к гамбе.
— Я потерял работу.
Никакой реакции.
— На меня заявили.
Никакой реакции.
— Теперь у нас с тобой будет больше времени.
Никакой реакции.
— А как там мама? К ней дядя приходит?
Никакой реакции.
— Знаешь, мама твоя потаскушка еще та. Только ты ей этого не повторяй. Вырастешь — поймешь.
Никакой реакции.
На работу он больше не пошел. Ни во вторник, ни в среду, никогда.
В пятницу позвонила Магали, ее интересовало, как поживает Жереми.
— Отлично, — ответил он. — Нам очень весело.
В детской гамба, по-прежнему безмолвная, вяло покачивалась в воде.
После телефонного звонка он задумался. Неужели таков финал его истории: один как перст посреди комнаты перед аквариумом?
А потом ему пришло в голову кое-что получше.
Он спустился в кухню. Взял сковородку, поставил на стеклокерамическую конфорку, налил масла, порезал луковицу, зубчик чеснока. И поднялся за Жереми.
— Пошли, детка, — сказал он.
Выловил его. Положил в пластмассовый контейнер. Спустился. Масло разогрелось, лук стал прозрачным. Приятный новогодний запах наполнил кухню.
Он достал Жереми из контейнера. Тот задергался, засучил лапками. Он ополоснул его под краном, и тот задергался еще сильней. Он запечатлел поцелуй на сером панцире гамбы и кинул ее на сковородку.
Масло зашипело. Серое стало ярко-розовым. В холодильнике он нашел полбутылки белого вина. Налил себе стакан. Перевернул Жереми раз-другой и, подцепив вилкой, снял со сковородки. Разделал его, отделил головку, лапки и положил в рот первый кусок.
Какое чудо.
Он улыбнулся.
Давно уже он так не улыбался.
На душе было легко.
Все встало на свои места.
Он любил сына.
Примечания
1
1. Лицом к лицу (англ.). (Прим. перев.)
