В своем кредо кандидата Зарек высказывается ясно: «Буду проводить план Ксана: всеобщее восстановление жизни через пять — восемь лет. Срок этот минимальный: необходим для строительства ратоклиник и для подготовки врачей-омолодителей. Потребуются усилия. Возможен призыв молодежи в строительство. Возможно временное увеличение рабочего дня. Все умершие в течение этого периода записываются, ратозаписи хранятся, оживление будет проводиться по очереди, в порядке дат смерти. До той поры немногочисленные объекты для клинических исследований будут отбираться по жребию.
Ясно!
Гхор тоже должен составить кредо. Но странное дело: так просто, в один вечер написался у него рассказ об общественных судах, а тут каждое слово подбирается с мучениями. Гхор уже не диктует, он по старинке пишет, перечеркивает, раздумывает над каждой строкой:
«Главное для меня — интересы человека».
Нет, не «интересы», а «благо».
Не «человека», а «человечества».
«…развивать ратомику как новую ступень в темпе прогресса… Главное: двигаться вперед, а не назад…»
— Туманно, — говорит Лада. — Что значит «двигаться вперед, а не назад»?..
Гхор разъясняет:
— У нас четырехчасовой рабочий день. Зарек повернет к семичасовому — в прошлое. Строителей будет больше, меньше воспитателей, меньше мастеров моды и красоты, меньше заботы о человеке. И вообще: продление жизни — это замедление темпа развития. Остаются те же люди, повторяются и повторяются. Те же вкусы, те же интересы. Растет косность, тормозится научный поиск.
— Поняла. Вот и изложи все это.
Гхор улыбается:
— Святая наивность! Нельзя же сказать, что я противник всеобщего оживления.
— Как же это? В кредо нельзя сказать о своих взглядах?
— Милая Лада, есть правда, слишком жестокая для средних ушей. Средние люди не понимают отдаленной пользы. «Хочется» — для них главный довод. Их не заботит прогресс.
— А прогресс для чего?
— Лада, не притворяйся непонятливой! Ты же умница. Лучше помоги мне найти формулировку.
Лада умница, и до нее постепенно, сквозь броню любви, доходит неприятная истина: Гхору трудно найти формулировку, потому что он не может сказать всей правды. А правда такова: Гхор считает нужным вести людей не туда, куда они стремятся.
Лада терзается, Лада плачет, Лада корит себя: «Может быть, я не способна понять мужа, не доросла до него». И в день выборов, упрекая себя, сомневаясь и мучаясь, голосует… против мужа. «Не знаю, как для человечества, а для Гхора лучше провалиться», — оправдывает она себя.
Решение выполнено, но терзания не оставляют Ладу. Вернувшись с избирательного участка, она садится рядом с мужем, голову кладет на плечо… и чувствует себя предательницей. Ей хочется быть неправой. По совести подала она свой голос против Гхора, но пусть окажется, что она ошиблась, пусть человечество поправит ее.
Тесно прижавшись, сидят они вдвоем у экрана, слушают сводки с поля битвы мнений. Медленно проворачивается земной шар; громадный глобус, висящий в черном ничто, подставляет солнцу одну страну за другой. Два поворота, сорок восемь часов уходит на сбор мнений. Когда тень сползает с Берингова пролива, первый житель Чукотки нажимает клавишу счетной машины. Когда тень сползает с Берингова пролива вторично, начинает высказываться Аляска, а из Восточного полушария уже поступают сводки.
Первая: на Фиджи большинство за Гхора.
Счастливый почин.
Ночь шествует по планете, движется с востока на запад, погружает в сон одну страну за другой. В ночи трудятся машины, накапливая электронные сигналы, приходят одно за другим сообщения. Камчатка и Якутия предпочли Зарека, Япония — Гхора, Индонезия — Зарека, многолюдный Китай — на три четверти за Гхора. Теперь Зарек отстал, он далеко позади. Лада не знает, радоваться ей или горевать.
На очереди Индия — родина Гхора. На земляков он возлагает большие надежды, думает закрепить победу. Но Индия голосует вразнобой и даже с преимуществом Зарека, а Сибирь выравнивает шансы. Голосование как бы начинается сначала. Решают Россия, Африка, Европа.
Лада достает из ратоприемника ужин, ставит перед Гхором, уговаривает поесть. Он отворачивается, и Лада не притрагивается тоже. Стоит за спинкой кресла, обнимает мужа, подбадривает, а сама себя терзает: «Неужели мой голос решающий? Вот ужас-то! Лучше бы воздержалась!»
Небо за окном синеет, лиловеет, чернеет. Днем сели они к телевизору, вот уже и глубокая ночь, стынет ужин на столе, а диктор все говорит, говорит, называет миллиарды, миллионы голосов, зачем-то еще тысячи.
В общем, Ближний Восток против Гхора. И Восточная Африка. И Урал. И Кавказ. И Украина. И Москва.
Поворачивается планета навстречу завтрашнему дню. Еще через час заканчивается подсчет в Восточной Европе и Конго. Еще через час — в Западной Европе, Алжире, Гвинее, Сахарской федерации. Соотношение такое же, как в Москве.
В пять утра Гхор, молчаливый и горестный, выключает телевизор. Гаснет экран, тускнеет диктор, замолкший с разинутым ртом. Обе Америки, Луна и планеты уже не изменят результата. Оказалось, что средние люди — не дети. Они подумали, разобрались, приняли решение. Вариант Гхора их не устраивает, и потому не устраивает Гхор в роли главы Совета. Покой и прогресс приятны всем, но большинство не хочет платить короткой жизнью за короткий рабочий день.
С мрачно сжатыми губами Гхор молча ложится на диван, голову кладет на руки, неподвижным взором смотрит на потолок.
Рядом присаживается жена, победившая и нисколько не торжествующая, переполненная жалостью и не находящая слов утешения.
Чем утешать? Не клеветать же на людей: «Милый, толпа глупа, она предпочитает посредственность. Зарек сродни ей, а ты выше на две головы, вот тебя и не поняли».
Нет, потакать не надо, и не будет Лада фальшивить. Пусть Гхор сам откажется от заблуждения, выберется своим умом из тупика.
Но и торопить события нельзя. Рано сейчас критиковать. Сегодня Гхор устал, измучен, он только обозлится на поучения.
Молча и робко гладит Лада плечо поверженного титана. Он отдергивает плечо. Ласка не облегчает боль. «Но все-таки так лучше, — думает Лада. — Лучше поражение сегодня и исцеление завтра, чем победа по недоразумению, многолетняя напрасная борьба и горькая слава гения, не понявшего ход истории. Лучше перестрадать сегодня».
Трудно быть женой великого человека…
И финал.
Торжество по случаю старта межзвездной экспедиции. Путь неблизкий: 114 световых лет до некоей звезды, откуда пришли сигналы разума. Но космонавты избавлены от столетнего полета, даже со всеми сокращениями по теории относительности. Космонавты полетят в ратозаписи. Запишутся сегодня, а через сто с лишним лет выйдут из ратоматора в подлетающей к цели ракете.
Среди посланцев Земли Ким.
Проводы в зале ратокомбината. Ким, Том и Нина, Сева, Лада с Елкой за столиком. Устаревший, в сущности, обычай — всякое событие отмечать обильной едой. Наверное, он сохранился от первобытных времен, когда обильная еда сама была событием, нечастым удовольствием. Но межзвездникам не до еды. И напрасно взывают кибы-подносы, катающиеся между столиками: «Уезжающие, высказывайте желания. Уезжающие, подаем любое блюдо».
Кто-то требует вина из музейных погребов, кто-то — свежие плоды манго из Калимантана. Но жевать и пить не хочется в последние земные минуты. Индонезиец, поковыряв фрукты, спрашивает, можно ли показать мангровые рощи на экране. Предложение приходится по вкусу. И остальные решают взглянуть в
