— Высаживаться не спешите. Задача на первый месяц — установить новую орбиту, наблюдать, как идет процесс остывания. Торопиться некуда. За месяц ни один осколок не уйдет за орбиту Нептуна, ни один не дойдет до Сатурна… Держите связь со мной. Я буду здесь, на Ариэле. А где окажется Ариэль, узнаете по радио.
Инструктаж тянулся долго. И он не был закончен еще, когда из своей радиокабины высунула светлую головку Герта:
— Земля говорит, “ум” Далин. Будете слушать?
Это был обычный выпуск последних известий для космоса. Он передавался направленным лучом в 8 часов для Марса, в 8.30 — для Юпитера, для Сатурна — в 9.
В 9.30 подходила очередь Урана. И, как три века назад, передача начиналась светлым перезвоном кремлевских курантов.
Заслышав эти родные звуки, суровые лица на экранах заулыбались смущенно и нежно. И каждому вспомнился свой дом — белые с черными заплатками березы, или зеленые с перехватами трубы бамбука, или тюльпаны над тихим каналом. Дом, сад, мать, дети, Земля, ласковая и родная!
Земля рассказывала о своих достижениях: построен новый понтонный остров юго-восточнее Гавайи. Туда, в страну вечной весны, переселяется десять тысяч школ. Орошен большой массив в Сахаре около пресного моря Чад-Конго. Соревнование садоводов в Гаарлеме. Выведена роза с человеческую голову величиной, темно-фиолетового цвета. На празднике танца чемпионкой стала испанка Лолита. Ведутся исследования на границе внутреннего ядра Земли.
И вдруг:
— … хотя ученые применяли последнюю новинку техники — “режущие” лучи, такие же, как в проекте “Коса Кроноса”, попытка взять пробу не удалась. “Ум” Геологической академии Жан Брио считает, что в особых условиях внутрипланетной плазмы режущие лучи не действуют.
Далин вздрогнул, резко обернулся к селектору. Двенадцать пар глаз выжидательно смотрели на него.
А передача заканчивалась. Мелодично вызвонили куранты. Стрекотал какой-то вертолет. Вероятно, он проплывал мимо Спасской башни.
Что означала эта передача? Информация или совет?
Земля сообщала, что режущие лучи не берут ядро планеты. Значит, и ядро Урана они не сумеют раскроить сегодня? Надо ли отменить подготовленную работу и ждать, пока на Земле проверят режущие установки? Или мнение Жана Брио — это личное мнение ученого, с которым можно не считаться? И даже не в том дело, личное это мнение или не личное? Важно: прав ли он? Правда ли, что режущие лучи не берут ядро планеты? Можно ли пускать в ход сомнительную установку?
— Что скажете, “умы”? — спросил Далин.
— Так нельзя! — выкрикнул Анандашвили. — Под руку толкают!
Шесть “умов” высказались за включение режущих лучей, шесть — против. Далину приходилось решать.
Он задумался, положив курчавую, колечками, бороду на грудь.
Выжидательно молчали белые, желтые и черные лица на экранах.
— Запросим Землю, “умы”, — решил Далин. — Пошлем радио в Космическую академию. Значит, пока не надо выводить людей на ракетодром.
Радиостанция дала направленный луч, Герта отстучала ключом… И пошла на Землю депеша, помчалась со скоростью света: триста тысяч километров в секунду, да триста тысяч, и триста тысяч, и триста тысяч… Мир откашляться не успел, а радиограмма умчалась за миллион километров.
Но до Космической академии она должна была лететь 2 часа 32 минуты и столько же времени обратно.
Радиограмма еще не пересекла орбиту Сатурна, когда вернулся Керим и потребовал обед. Что ели за обедом радисты, осталось неизвестным. Мир не записал меню. Он уже не был уверен, что этот день войдет в историю.
К концу обеда к радистам зашел Далин. Подсел к столу, но есть отказался.
Вообще “ум” частенько заходил в свой радиосекретариат просто так, поболтать немножко, понабраться бодрости у молодежи. Так важный генерал (это Мир придумал такое сравнение) в час отдыха играет с внучком в солдатики.
Далин любил рассказывать, а радисты охотно расспрашивали его: Мир — о науке, Керим — больше о прошлом, о героическом XX веке.
— Расскажите, как все началось? Как брали Зимний дворец? Что говорили на улицах? А царя вы видели? Где был царь?
Далин отвечал улыбаясь:
— Голубчик, у тебя все перепуталось. Я родился гораздо позже. Взятие Зимнего я видел только в кино, как и ты.
— А капиталистов? Какие они были? Обязательно толстые?
— И капиталистов почти не видел, Керим. Только из-за границы приезжали к нам, щелкали фотоаппаратами, смотрели с недоумением, почему мы без них не пропадаем. Вот пережитки капитализма были при мне, помню. Пьяных помню. Была такая забава: люди разводили этиловый спирт с водой и пили стаканами. От него был туман в голове и нарушалось торможение в мозгу. Вот некоторым нравилось растормаживаться, забывать осторожность и приличия, ни с чем не считаться, кроме своих настроений. Еще помню неравенство в личной собственности. Скажем, едет по улице молодец в автомашине — киб не было тогда, сами люди управляли, — а рядом идет старушка, пешком. И он не остановит машину, не посадит старушку. Ему даже в голову не придет такое. Он владелец машины, а бабушка не владелица.
— Неужели бывало подобное? — удивлялась Юна. — Так почему же бабушка не брала машину?
— Тогда не брали еще, покупали за деньги. Такие были бумажки с узорами. Их раздавали не поровну: за сложную работу побольше, за простую поменьше.
Мира больше интересовало будущее.
— Что дальше? — спрашивал он. — Вот расколем мы Уран, дальше что?
— Дальше возни с планетами будет лет на триста. Будем ждать, чтобы они остыли, выравнивать, на место отводить, менять атмосферу будем — превращать метан и аммиак в углекислый газ, азот и воду. Потом посадим растительность, чтобы насыщала воздух кислородом…
— Ну а дальше? Благоустроим планеты, заселим…
— Дальше расколем Нептун, — отвечал “ум”. — Потом — Сатурн и Юпитер. Если только у них есть твердое ядро. Это еще уточнить надо.
— А потом?
— Потом, как предлагал еще Циолковский, построим искусственные спутники из стекла и алюминия.
— Но ведь на спутниках невесомость. А детям вредна невесомость, так говорят профилактики.
(Профилактиками называли в XXIII веке врачей. Ведь им чаще приходилось предупреждать болезни, а не лечить.)
— Может быть, мы зажжем еще одно солнце: соберем темные тела в межзвездном пространстве,
