— Хм, — сказал Гранатов на этот раз озадаченно. — Ну а как же вы будете уменьшать тяготение? Отколете кусок звезды? Тоже взрыв. Взрывать уже поздно; Той сгорит все равно.
— А нельзя ли попробовать? — Лев уже спрашивал, а не предлагал: — Нельзя ли поставить щит против тяготения, такое зеркало, как у профессора Ганцевича?
— Щитов против тяготения нет, молодой человек. Разве вы этого не проходили в школе?
— Проходили, безусловно, проходили. Но, Юлий Валентинич, вы простите, что я возражаю, но вы сами говорили, что у вас в запасе десять лет темпоградских. Можно что-то придумать за десять лет.
Гранатов молча смотрел на него с легкой улыбкой, не то иронической, не то снисходительной. Лев молчал. Стоял, понурив голову, ждал, что его прогонят.
— Садитесь, юноша, — сказал Гранатов. — Рассказывайте, как это вам в голову пришло.
— Все после разговора с вами, — начал Лев, взыграв духом. — Вы велели объяснить тоиту как можно нагляднее. Ну я начертил таблицу по вашим словам: два столбца — бегство и укрытие, две строки — для населения, для всей планеты. Но Клактл таблицу не понял. Тогда я нарисовал картинку — с зайцем и с орлом. Там все было: заяц убегает, заяц прячется в норку, заяц прячется в быстрое время — маленький такой становится, что орлу его и ловить незачем. Ну и сбоку пририсовал человека с телескопом, который смотрит на крышу, на зеркало профессора Ганцевича. Клактл опять не понял, телескопов у них нет. Спросил: «Что это, копье такое? Орел улетит, испугается?» Ну я начал разубеждать, а потом подумал: «Верно, и такая возможность может быть — воздействие на звезду: охотник пугает орла, охотник стреляет в орла. Третий столбец должен быть в таблице — воздействие на Лямбду В. Начертил, начал думать: как заполнить? А у вас две строки — «полностью» и «частично». Полностью — взорвать звезду. Частично — уменьшить тяготение. Как?
— Вас так учили — рассуждать, заполняя таблицы?
— Нет, это я сам… вычитал у Яккерта, в книге о Менделееве.
Лев и сам не заметил, как рассказал всю свою коротенькую биографию: про оси изведанного, упирающиеся в неведомое, про берега познания, даже про неоткрытые элементы — мальвиний и януарий, про неоткрытые планеты — Мальвинию и Януарию. Только о Винете Лев умолчал. Впрочем, Гранатов и так догадался.
— Вас понял, — прервал он неожиданно. — Значит, договорились: до утра вы остаетесь. Как переводчик вы незаменимы, говорю откровенно. Гордиться тут нечем — это не ваша заслуга, а темпоградская. Вы больше месяца изучаете тоитский язык. А столбец охотника мы обдумаем, обсудим, просчитаем…
— Если бы вы разрешили мне… — начал Лев.
— Принять участие? Нет, не разрешу, — сказал Гранатов резко. — Не считаю целесообразным. Вы не физик, не математик, не конструктор, опыты ставить не умеете, командовать не сможете — это вам не по плечу. Да и не надо вам конструировать приборы, у вас способности иного рода. Вы по натуре универсал, всеохватник — «омнеолог» — по терминологии вашего любимца Яккерта. Учитесь охватывать все — к этому у вас склонность. Руководителя подберем, программу составим, я сам буду давать вам задания время от времени. За три дня — за четверг, пятницу и субботу кончите курс. Явитесь к девушке уже с дипломом. Надеюсь, она не разлюбит вас до воскресенья. Но чур, условие: прошу не зазнаваться. Впрочем, если зазнаетесь, пользы от вас не будет, отправлю раньше. А сейчас идите к моему секретарю и пишите заявление: «Я, такой-то, прошу разрешить мне работать в Темпограде в течение трех суток…» — трое суток, больше не полагается… «в качестве», скажем, «переводчика с тоитских языков…».
Лев вылетел из кабинета на крыльях. Сам Гранатов похвалил, увидел способности, назвал незаменимым, обещал давать личные задания. Тело исчезло. Лев парил в невесомости; голова кружилась, как некогда, в незапамятные времена — сегодня днем по московскому времени, когда он сидел рядом с Винетой.
Три года терпения… и через три дня (московских) он явится к Винете, размахивая новеньким дипломом. Поздравь меня — я специалист-омнеолог. Не веришь? И расцелует удивленные и сияющие глаза.
А если бы Лев слышал еще, что говорил в это время Гранатов своему исполнительному помощнику:
— Кажется, у меня находка, Гельмут. Студент, мальчишка, знаний кот наплакал, опыта никакого, но любит думать. Со вкусом мыслит. Такое и у научных сотрудников не всегда встречаешь. Сколько у нас торопыг, которые хватаются за арифмометр, даже не продумав условия задачи. Складывают, вычитают, умножают и полагают, что это и есть вся научная работа.
— Верхоглядства не получилось бы, — проворчал Баумгольц. — Перехвалишь мальчишку, возомнит, голова закружится. Вырастим Манилова. Портишь ты людей. Посмотри-ка лучше смету!
14. ОТ СРЕДЫ ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА
Винета знать не знала, ведать не ведала, что ее друг в другом городе, да еще в другом времени вдобавок. У Винеты дни заполнены до отказа, дела, дела — общественные, домашние, спортивные, артистические, студенческие… Приближалась весенняя сессия, пора было готовиться к экзаменам, анатомию зубрить. Студенты XXI века все еще учили наизусть латинские названия 218 человеческих костей и 440 мускулов. Ради сессии приходилось манкировать необязательными предметами. И Винета с легким сердцем поручила Льву факультатив по лингвистике, быстренько простилась, условившись о вечерней встрече, и помчалась… на стадион, в баскетбол играть. Не могла отказаться, ребята очень просили. Заболела главная нападающая, надо было ее заменить. Винета ростом не вышла, не так уж часто укладывала мячи в корзину, но бегала она резво, пасовала точно, успевала блокировать. В общем, полезно работала на поле: А Лев в это время убеждал в Космограде тоитов, что люди Земли желают им добра.
…Все равно медики проиграли с обидным счетом 64:66. Поражение надо было обсудить в кафе за пломбиром с клубникой. Винета не уклонилась. Некрасиво было бы убежать, когда товарищи огорчены, некрасиво уклониться от упреков в промахах. В какой-то момент Винета вспомнила про Льва, отошла в сторонку, чтобы перекинуться с ним словечком, но номер не отвечал. Лев уже был на пути в Темпоград, исходил потом в сухой бане разновременной однопространственности. Винета не стала тревожиться, она и сама выключала видеофон на стадионе. Мало ли что бывает, не всегда удобно отвечать. Вернется домой, позвонит еще.
Но вернуться сразу после кафе не удалось. Катя, капитан их команды, пригласила Винету в концертный зал. Винета не устояла. Дома слушаешь урывками, тысяча хозяйственных дел: то мать подзывает, то видеофон. К тому же Винета любила толпу, наслаждалась многолюдьем, нарядной пестротой платьев, всеобщим оживлением в фойе, ты смотришь, на тебя смотрят. И главное: во втором отделении должен был выступать самолично Олег Русанов — ее любимый поэт.
Второе отделение начиналось как раз тогда, когда Лев прибыл в Темпоград.
Поэт вышел на сцену с гитарой, инструмент положил на стул, а сам подошел к микрофону, постучал ногтем, кашлянул и, глядя прямо в глаза Винете, сидевшей в первом ряду, сказал:
— Я прочту стихи из нового цикла. Вероятно, я назову его «Стекла вдребезги» — в таком роде. Почему? Я полагаю, что в нашей жизни слишком много стекол — микроскопы, телескопы, очки, окна, витрины, шкафы стеклянные, зеркала, всякие приборы с циферблатами. Мы смотрим на мир через стекло. Мысли наши витают в зателескопном, замикроскопном Зазеркалье. Сами себя загнали в стеклянную клетку. Без стекла не умеем видеть… не замечаем самого интересного.
«Стекла вдребезги» — так и называлось первое программное стихотворение.
Предгрозовой порыв ветра вырвал ставню из рук, стекла посыпались на пол, и в душную комнату ворвался аромат сада: запах свежести, мокрой листвы, мокрой зелени и бодрящего озона.
«Капельки крови» — о том, как сверкает красное на зеленом. На листе подорожника капля крови из порезанного пальца. И не капельки ли крови живой природы превратились в бусинки смородины, в искорки
