Лев уже не слушал, устал слушать. Только думал про себя: «Ох и требовательное существо человек, трудно его обеспечить!» В повседневной жизни это не замечается. Что-то делается само собой в природе, остальное берет на себя коммунальное хозяйство, и возвышенные мыслители имеют возможность не думать об этом. Но как только они выходят на природу или за пределы земной природы — в космос или же в изолированный мирок гранатовского корабля, — приходится каждый вход-выдох подсчитывать.
Марину сменил инженер экспедиции — широкогрудый негр в коротеньком халате. Из среднего этажа он повел гостей в нижний — технический. Так же подробно рассказывал о силовых установках — получении энергии, хранении энергии, про двигатель и движители — гусеничные и реактивные (поскольку внешняя среда могла быть самой разнообразной — квазигазовой, квазижидкой и даже твердой). Хотя Гранатов бывал здесь несчетное число раз, он все включал и выключал, доискивался, нет ли где недосмотра. А Лев, вспоминая хлопоты подготовки, вздыхал: «Требовательное существо человек!»
— Теперь прошу наверх, в рубку-лабораторию.
Верхний этаж, к удивлению, оказался совсем просторным. Круглая открытая площадка без потолка, огороженная со всех сторон шкафами, тоже позолоченными. Шкафы были выше человеческого роста, со всех сторон загораживали парк, только Дворец Часов» виднелся на фоне красноватого неба — символ и украшение города.
Хозяин этой площадки физик Чанг — приземистый, узкоглазый, с тонким, детским голосом, произнес одну фразу:
— Отсюда ведутся наблюдения. — И замолк, остановившись у столика, на котором стоял один- единственный стаканчик, тоже с решеточками и тонюсенькими проводами — миниатюрная копия корабля.
Оттеснив немногословного физика, Гранатов взял на себя роль экскурсовода. Впрочем, здесь показывать было почти нечего.
Обвитые кабелем цилиндры в шкафах — скафандры для вылазок. Амбразуры для наблюдения и освещения — в них телескопы и прожекторы. В некоторых оружие — лучеметы на случай встречи с живыми чудовищами и неживыми снарядами.
— А это наше копье, — сказал Гранатов и потряс аппаратом, больше похожим на отбойный молоток, чем на копье.
— А это наиважнейшее… — Он бережно взял со стола стаканчик, оплетенный золотой паутинкой. — Рекомендую: наша первая станция назначения. Сейчас мы ее водрузим на место.
Бережно держа стаканчик в вытянутых руках, словно боясь расплескать, он стал спускаться по лестнице. За ним потянулись члены экипажа и гости, уставшие от долгой лекции. Так и шли гуськом Марина, Джон, Чанг, члены ученой семерки во главе с квадратным Баумгольцем, Вильянова в белом лабораторном халате, небрежно шаркающий ногами Ганцевич, Бхакти, Катаяма, а также Лев и многие другие, кого не приходилось упоминать в предыдущих главах.
Медлительно, размеренным шагом Гранатов пересек лужайку, где стоял корабль, похожий на парковый павильон, свернув с аллеи, спустился в сыроватый ложок, видимо, выбранный заранее, поскольку вокруг него были поставлены несколько скамеек и экраны с отражателями, нацелившиеся на кочки. Гранатов осмотрелся и осторожно вдавил стаканчик во влажный песок.
— Мурашки не наползут? — озабоченно спросил Баумгольц, указывая на ближайший муравейник.
— Заслон поставим немедленно. — Гранатов что-то сказал своему ручному видеофону; команда была принята, отдан радиоприказ, и пустой стаканчик тут же стал матовым, словно его заполнили молочным киселем. И на поверхности его заплясали искорки.
— Видишь, пылинки аннигилируют. И чудовища будут аннигилировать, если сунутся.
Кто-то из гостей, самый неразумный, потянулся к стаканчику с травинкой. Гранатов проворно схватил его за локоть.
— С ума сошли. Вырвет руку из плеча. С мини-полем шутки плохи.
Обернувшись, объявил:
— Товарищи, всех прошу, очень прошу, даже приказываю, отойти на десять шагов. Понимаю ваш интерес, но для исследования нам нужна природа, а не утоптанная танцплощадка.
Тотчас же все отступили. Любители защелкали фотоаппаратами, загудели кинокамерами. Рядом с Гранатовым на скамейке оказался только Баумгольц, старший по должности.
Гранатов понизил голос:
— Ну что ж, Гельмут, поговорим. Всегда мы с тобой на людях, не улучил я времени для откровенного разговора. Слушай, если я не вернусь…
Баумгольц вскинулся. Даже удивительно, сколько волнения выразило его обычно неподвижное лицо.
— Что за глупости? Я уверен, что ты вернешься. Зачем впадать в панику заранее?
— Гельмут, ты знаешь, что мы идем в неведомое. Еще никто, никогда не погружался так глубоко. Всякие могут быть неожиданности. Конечно, наша экспедиция небезопасна. Не будем обманывать друг друга.
— Юлий, с таким настроением нельзя стартовать. Ты с самого начала настроился на гибель. Тогда откажись, пусть молодые рискуют. Останься. Ты же президент Темпограда. Ты незаменим. Ты здесь нужнее в тысячу раз.
— Ладно, Гельмут, кончай… — сказал Гранатов жестко. — Так вот, если я не вернусь…
— И слушать не хочу. Ты будешь здесь через три дня.
— Для вас — три дня, для меня — биогод, или три биогода, или десять биолет. Если так, я вернусь глубоким стариком. Возможно, захочу отдыхать. И тогда ты, как мой первый заместитель…
— Ни о чем не беспокойся, все будет, как при тебе.
— Не перебивай, Гельмут, мы зря теряем время. Как при мне, не будет, даже не должно быть. Предстоят большие перемены. Ты понимаешь, что в Т-граде назревает кризис?
— Кризис?! В каком смысле?
— Да, очередной кризис, требующий смелых решений и резких поворотов. Неизбежный, обязательный, запроектированный кризис, я бы сказал. Ты пришел к нам поздно, Гельмут, не знаешь всей истории проекта. Ведь как был задуман Т-град? Как город срочных дел, город скорой научной помощи. Но «Скорую помощь» не проектируют на стопроцентную нагрузку. Аварии непредвиденны, не расписаны равномерно по часам, и в гараже должны стоять наготове свободные машины. Стоят наготове, бездействуют. Ждет машина, ждет шофер, ждет дежурный врач, но не пострадавшие. Наш город скорой научной помощи тоже строился с резервами, для ожидания срочных дел. Это было незаметно в первые дни, потому что задания копились десятилетиями. Сначала нас завалили, мы справлялись с трудом. Расчистили завал. Что делать дальше? Тут появился Той со своим ворохом проблем. Разобрались, решили, сдаем рабочие чертежи, отсылаем в Москву, к вечеру сдадим все под ажур. И что тогда? Лаборатории начнут простаивать, пустеть, опытные кадры поплывут от нас в Большой мир, рассосутся. И в критический момент, когда появится новое задание, придется лихорадочно искать людей на всех материках, тратя время, полновесные земные дни, наши годы… Можешь ты вообразить себе «Скорую помощь», которая начинает искать, кого из хирургов пригласить, когда больной лежит на операционном столе? Нет, Гельмут, нам нужно срочно, сейчас же, занять людей интересным делом, прежде чем они расползутся.
— И в такой момент ты бросаешь нас?
— А я для того и покидаю, чтобы найти темы, Гельмут. Мы идем разведывать микромир. Это же второй космос… и более необыкновенный, чем планетно-звездный. Переселиться в микромир потруднее, чем построить сто и еще сто городов на любой планете. Если я вернусь, я привезу мешок проблем, Гельмут, и тогда выход из кризиса найден. Если не привезу… тебе придется искать. И потом… — Гранатов задумался, помолчал. — У нас нет другого выхода. И мы не имеем права медлить. На одной чаше весов — риск, наш риск, на другой, если угодно, — судьба цивилизации. Мы живем теперь с мыслью о тоитах, о чужой планете, но оттого, что эта планета чужая и далекая, наша ответственность не меньше, чем ответственность за планету собственную.
Друг мой, Гельмут, ты мой первый заместитель, ты всегда был самым надежным из помощников, лучшего я не нашел бы, без лести говорю. У тебя на редкость упорядоченное мышление, и я с охотой поручал тебе наводить порядок, потому что сам я человек вдохновения. Я не методичен, у меня другое
