себя совершенно беспомощным и одиноким.
Решая, куда устроить гостя на ночлег, Кагеру велел Головастику перетащить свои спальные принадлежности на кухню. На кровать Головастика положили Сахемоти. Когда погасили светильники, в каморку неожиданно явилась Мисук и забралась в ноги к Мотыльку, выразив желание там и заночевать. Мотылек не стал проявлять неуважение к девице, оскорбляя ее грубыми словами, – просто поднял с кровати за шкирку и молча выкинул в сени.
А ночью Мотыльку приснился кошмар. Будто стоит он на берегу моря и любуется синими далями. Чайки кричат, нежно пригревает утреннее солнце, маленькие волны ласкают песок… и вдруг море уходит. Отступает все дальше от берега, оставляя обнаженное дно, устеленное разноцветной галькой, великолепными шипастыми раковинами, морскими звездами, прозрачными медузами… Море уходит все дальше… и тут земля содрогается под ногами у Мотылька, а из-за горизонта встает темная грозовая туча. Она поднимается все выше, закрывая полнеба, дышит холодом и водяной пылью… и Мотылек внезапно понимает, что это не туча, а волна.
Глава 11
Искусительница на монастырской тропе
От Юлима до первой заставы монастыря Каменной Иголки было всего два дня пути. Но какой это был путь! Местами тропа становилось такой страшной, что даже хладнокровному Рею хотелось, закрыв глаза, ползти на четвереньках, вжимаясь в гранит вырубленных в скале ступеней. Тропа была проложена так, чтобы следовать естественным линиям горы и не нарушать гармонию святого места, в полном соответствии с монашеской мудростью: «Для Неба и Земли люди – что соломенные тигрята в Духов День: попользовался и выкинул. Хочешь следовать путям Неба и Земли – относись к людям так же. Да и сам ты не исключение».
Стертые ступени в три локтя шириной вели круто вверх; с одной стороны отвесно вздымалась гранитная скала, а с другой уходила вниз бездонная пропасть. С тропы открывались необозримые просторы горного края. Казалось, можно было бы разглядеть на горизонте золоченые шпили храмов Сонака, если бы вид не застилали облака, которые остались уже совсем далеко под ногами, напоминая сверху распаханные белоснежные поля.
При одном взгляде на эти облака у Кима начинался приступ горной болезни. Каждое мгновение подъема он раскаивался, что присоединился к Рею, но повернуть назад ему не позволяла гордость – да он и не дошел бы обратно. Спускаться одному по этой тропе… Становилось всё холоднее. Время от времени налетал колючий ветер. Он то норовил сбросить в пропасть внезапным шквалом, то упорно дул в лицо, превращая в мучение каждый шаг.
К полудню побратимы добрались до небольшой неогороженной площадки, где долго лежали без сил, слушая глухой гул близлежащего водопада. Этот водопад, казалось, задался целью соединить Верхний и Нижний миры – начинался он где-то в складках и трещинах ледников Каменной Иголки и низвергался вниз, растворяясь в облачных полях.
К счастью, опасным оказался только первый отрезок пути. Когда солнце начало клониться к западу, тропа привела путешественников в сосновый бор. Каменные ступени превратились в обычную тропинку, и вскоре дорога спустилась в заросшую долину, по дну которой куда-то несся бурный поток. Над лесом вздымались скалистые кручи, пугающе близко нависала идеально белая вершина Каменной Иголки.
– Уф, кажется, добрались! – объявил Рей, глядя, как заходящее солнце перекрашивает снежный пик Иголки сначала в пронзительно-розовый, а потом в зловеще-багровый цвет.
В стороне от тропы среди сосен темнела небольшая часовня под замшелой черепичной крышей.
– Ага, мне про нее говорили в Юлиме, – радостно добавил Рей. – Тут и переночуем. Брат, привал!
Ким отозвался жалобным стоном. Уронив на землю все свои пожитки, он свалился рядом, раскинул руки и ноги.
– А-а, хорошо! Твердая, надежная земля! С самого утра об этом мечтал!
Рей устало плюхнулся рядом.
– Ну, брат, мы с тобой великие герои. На том повороте, сразу за водопадом, я был практически уверен, что меня сдует…
– Ха! Я был в этом уверен, как только увидел эти проклятые ступеньки! Чтоб тот гад, кто их вырубал, сам бы по ним ходил туда и обратно три раза в день! Чтоб бесы ему построили после смерти такую же тропу из Нижнего мира в Верхний!
– Это ведь монастырская тропа. Они ее для себя делали.
– Готов спорить, монахи нарочно устроили такую тропу, чтобы было меньше желающих к ним шастать…
Часовенка под соснами для постоянного жилья была совсем не пригодна – четыре кирпичные стенки, крыша, земляной пол и каменный алтарь духу Небесного Балдахина, – но для разовой ночевки вполне подходила. Кто-то даже позаботился заготовить дрова и хворост на растопку. Побратимы принесли жертву местным духам, избавившим их от гибели на тропе, после чего стали устраиваться на ночлег: разожгли костер, вытащили из коробов куртки, одеяла, разложили на траве снедь и устроили отличный ужин. Ким даже кувшин юлимского вина с собой прихватил. Вообще, кроме еды и теплых вещей, они почти ничего с собой не взяли. Ким оставил большую часть своих вещей в Юлиме, в доме, где ночевал, чтобы забрать их на обратном пути. Рей, который в ближайшие десять-пятнадцать лет в Юлим не собирался, просто подарил всё хозяину дома. Кроме короба с припасами Ким тащил с собой купленную в городе небольшую тяжелую пику с наконечником в виде листа акации. На всякий случай – вдруг тигр все-таки вздумает напасть, хотя только совершенно безумный тигр по доброй воле полезет на такую кручу…
Солнце зашло как-то очень быстро. Ужин заканчивали уже в темноте. Ким собирал остатки еды в короб и думал о том, что здешние высокогорные долины – самые что ни на есть нетронутые, первозданные места, до которых люди еще не скоро доберутся. Хоть и знаешь, что где-то поблизости монастырь, а все равно кажется, что вокруг одни духи да дикое зверье… Кстати, о зверях – кажется, тигры охотятся по ночам?
Тем временем Рей натаскал сосновых веток для постелей. Ким попытался завести разговор о тигре, потом о горных духах, но ничего не вышло. Рей, напрочь лишенный воображения и к тому же зверски уставший, что-то пробормотал о глупых суевериях, затащил лапник в часовню, рухнул на него, с головой накрылся курткой – и сразу же засопел.
Ким подумал, что надо бы последовать его примеру, но сон почему-то пропал. Довольно долго он сидел у огня, подбрасывая мелкие сосновые ветки в догорающий костер, смотрел, как они вспыхивают огненными метелками, и думал. Киму было как-то не по себе. Невидимый сосновый бор скрипел и вздыхал в темноте, в голове бродили навеянные юлимским вином и горным воздухом фантазии. Где-то в этом бору, если не соврали охотники, сейчас крадется тигр, выискивая жертву. Или тигр все-таки остался внизу? Второе вероятнее. Но тут и без тигра жутковато. Темнота такая густая, вязкая, что в ней трудно дышать. Словно повсюду развешаны пыльные черные занавеси: одну откинешь, за ней вторая, за второй третья – и так до бесконечности. А потом вдруг откинешь занавесь – и из мрака выйдет красавица, с виду фея, в цветных шелках и прозрачном газе, с распущенными черными волосами, хмельной и распутной улыбкой на алых губах и голодными волчьими глазами. Станет хватать за руки, завлекать под куст… там и выпьет кровь.
«Не о чем тут мечтать, – одернул себя Ким. – Девка-оборотень красивая только спереди, а за спину глянуть – у нее там жесткая шкура, острые уши, хвост… Заметит, что ты догадался, сразу перекинется
